– С ней все в порядке, – успокоил Горецкий, –она работает сестрой милосердия во французском госпитале. Сегодня никак несмогла прийти – дежурство у нее. Но она очень просила меня вас встретить иотвезти к ней в госпиталь. Вы ведь в Константинополе впервые, да и денег небосьнету.

– Деньги есть. Правда, мало, – сознался Борис.

– Тогда едем, вещей, я вижу, у вас немного, –Горецкий оглянулся на потрепанный чемодан.

– Не нажил, – криво усмехнулся Борис. –Родина выбросила в чем есть, вот с этим только чемоданом.

– Да уж, голубчик, в новую жизнь мы приходим безненужного балласта, – усмехнулся в ответ Горецкий.

– О чем вы говорите? – воскликнул Борис, идяследом по пристани. – Какая новая жизнь?

– Обязательно новая, – грустно подтвердилполковник, – особенно для вас. Вы с сестрой люди молодые, вам не поздноначать сначала.

– А вы? Чем занимаетесь здесь вы? – задиристоспросил Борис. – Опять какие-нибудь тайные дела и переговоры?

– Возможно, – уклончиво ответил полковникГорецкий. – Мы поговорим об этом позже. Повидайтесь с сестрой, оглядитесь,Варвара Андреевна знает, как меня найти.

Борис промолчал, но подумал, что зря он встретил АркадияПетровича так нелюбезно, тот всегда относился к нему неплохо, ведь именноГорецкий спас его в свое время из феодосийской контрразведки. Правда, каквыяснилось позднее, сделал он это, преследуя свои цели, но если бы не он,Борису пришлось бы туго. И Варе он помог в декабре девятнадцатого перебраться вКонстантинополь, и уговорил в Новороссийске капитана французского корабляподождать, чтобы Борис с Алымовым успели спастись. Их с полковником отношениядали трещину именно тогда, на корабле, когда Борис высказал Горецкому все, чтоон думает о генералах Генштаба, бросивших армию в Новороссийске на произволсудьбы, и о тех полковниках, которые этим генералам помогали.

Теперь Борис думал, что был неправ тогда, когда дал резкуюотповедь Горецкому, – разумеется, полковник не мог отвечать за всехгенералов. Сам он был, безусловно, человек честный, к тому же умный, обладающийбольшими познаниями и очень хорошо информированный. Борис вспомнил про связиполковника с англичанами, и как полковник общался в Феодосии с личным эмиссаромЧерчилля. Вероятно, здесь, в Константинополе, Горецкий снова сотрудничает сангличанами. Только так можно объяснить его уверенный и спокойный вид.

В госпитале царили суета и всеобщее столпотворение. Раненыерусские лежали в коридорах на походных койках, на больничных каталках и прямона полу. Стоял жуткий запах гнойных ран и немытого мужского тела. Бориссовершенно растерялся, слыша со всех сторон стоны и крики, но Горецкий схватилего за руку и быстро повел по коридору в дальнее крыло здания. Там было потишеи почище. Сестры бесшумно сновали по коридорам. Аркадий Петрович переговорилпо-французски с усталой пожилой монахиней, она оглянулась на Бориса и махнуларукой в самый конец коридора.

– Идемте, она там, – пригласил Аркадий Петрович.

Как бы подтверждая его слова, открылась последняя дверь, изнакомая худенькая фигурка в белой косынке с крестом вышла к ним. Борис сделалшаг вперед и застыл на месте. Горло перехватило, и он смог только прошептатьпересохшими губами:

– Варька!

– О Господи! – Она уже висела у него на шее,счастливо смеясь и плача одновременно. – Ты наконец вернулся, ты живой!

– Не волнуйтесь, Варенька, живой и здоровый, –рассмеялся Горецкий. – Экий молодец, отощал только немного. Но это делопоправимое.

Борис оторвал сестру от себя и заглянул в залитое слезамилицо.

– Ну что же ты плачешь? Все уже позади, я здесь…

Она ничего не ответила и спрятала лицо у него на груди. Борисвсегда понимал сестру с полуслова, так было с самого детства, вот и сейчас онпонял, что ее гложет иная боль, помимо беспокойства за брата.

– Что с тобой, сестренка? – Он снова отстранил ееот себя и внимательно заглянул в глаза. – Ну, рассказывай!

– Там Петр, – она кивнула на дверь палаты, откудатолько что вышла.

– Петька Алымов здесь? – вскрикнул Борис. –Вот это да!

Он рванулся было к двери, но посмотрел на опущенную головусестры и остановился.

– Что? – спросил он глухо. – Он ранен?Тяжело?

– Это из-за ноги, ты знаешь, – тихо ответилаона. – Открылось сильное воспаление, десять дней он был в горячке. И тогданогу ампутировали по колено.

– А сейчас, что сейчас?!

– Сейчас он в депрессии, плохо ест и совершенно нехочет поправляться.

– Но он в сознании? Узнает меня?

– Узнает, но захочет ли говорить…

– Да что у вас здесь происходит?! – вскричалБорис. – Говорить он со мной не захочет…

Он рванул на себя ручку двери и влетел в палату. Комнаткабыла маленькая, с чисто выбеленными стенами, крохотное окошко затянутонакрахмаленной занавеской. Несмотря на малые размеры, в комнатку были втиснутытри кровати. Борис не узнал Алымова, пока Варя не тронула его за рукав и неповернула в нужном направлении. Петр лежал на спине, до горла закрытый одеялом.Глаза были открыты и невидяще уставились в потолок. Борис поразилсянеестественной бледности его лица.

– Эй, – тихонько позвал он и наклонился.

Алымов вздрогнул, его глаза изумленно раскрылись.

– Борис! – выдохнул он. – Живой! Голос былпрежнего Петра Алымова, с кем прошел Борис немало дорог, когда отступали отОрла до самого Новороссийска. Борис обнял друга за плечи и поразился их худобе.

– Ты что, его не кормишь, что ли? – повернулся онк Варе.

Та не ответила, и Борис с грустью заметил, что глаза уАлымова снова погасли. Варя вышла в коридор, в открытую дверь Борис увидел, какона взяла у Горецкого какой-то маленький бумажный пакетик и спрятала его вкарман белого передника сестры милосердия.

– Ты сесть можешь? – спросил Борис. – А толежишь, в потолок смотришь…

Он помог другу приподняться и подложил подушку. Тотпоморщился и в ответ на невысказанный вопрос пробормотал глухо:

– Нога болит. Вот нету ее, а болит, проклятая – сил неттерпеть.

– Вот что, Петр, – угрожающе начал Борис, –ты это дело брось. Не для того мы с тобой в Новороссийске из той смертельнойбухты выплыли, чтобы ты теперь вот тут, в этой комнате, помирал. И неперебивай! – прикрикнул он, видя, что Петр шевельнулся. – Вижу, чтоне от раны тебе плохо. Знаю, что боль переносить ты умеешь. Тоска у тебя, хандра,себя жалко…

– Отстань ты! – Алымов нахмурился и даже сделалпопытку двинуть Бориса кулаком в бок.

– Сказал, не перебивай! – Борис увернулся отслабой руки друга. – Вот горе-то у него – полноги оттяпали. А жизнь –спасли! А сколько нас там, в России, осталось?