– Он, ваш оратор, действительно говорил правильныевещи, но как-то навыворот, он пытался разбудить в людях самые темные инстинкты– злобу, ненависть, жажду убийства. И вы считаете, что это дело – правое?

– Кто вам сказал, что люди всегда должны воевать заправое дело? – холодно удивился собеседник Бориса. – За идею – да, нокто вам сказал, что идея обязательно должна быть святой?

– Однако вы очень откровенны, – удивился Борис.

– Это потому, что мы с вами беседуем, так сказать,анонимно, и никто не услышит нашего разговора. Если вы не примкнете к нашемуобществу, а решиться на это вы можете только сейчас, потому что дальше будетпоздно, так вот, если вы все же решите уйти, то мы никогда больше с вами неувидимся. Если же решитесь остаться, то ничего не сможете изменить.

– Вот как?

– Только так. Ведь это сейчас тут, на берегу моря, выохладили голову и стали способны рассуждать. А там, наверху, разве вы некричали вместе со всеми «Долой!» и «Смерть предателям!» и не чувствовали себячастью могучего братства?

Борис промолчал, ему пришла в голову мысль, что следуетраскрыть инкогнито незнакомца, потому что он может быть опасен.

– Вероятно, вы правы, – согласился он. – Ужепоздно, благодарю вас за содержательную беседу. Позвольте закурить, у меня своипапиросы кончились.

Незнакомец протянул ему портсигар, который, судя по тяжестии тусклому блеску, был золотым. На крышке портсигара Борис еще раньше заметилвыгравированный узор, очевидно, это был вензель. Как бы случайно Борис уронилпортсигар и, нагнувшись за ним, сильно прижал крышку с вензелем к тыльнойстороне кисти, там, где кожа была нежнее всего. Руку заломило от боли.

Борис взял папиросу, поблагодарил своего ночного собеседникаи быстро зашагал вдоль моря в сторону поселка. Его никто не преследовал. Выйдяна скудно освещенную улицу поселка, Борис остановился под тусклым керосиновымфонарем и посмотрел на руку. Выгравированный узор на крышке портсигара не былвензелем. Узор выдавился не полностью, но на руке просматривалась фигуркаиндийского божества с шестью руками. Правда, с одной стороны рук не было видно,но, надо полагать, божество должно было быть симметричным. Борис разочарованновздохнул – он надеялся увидеть инициалы своего собеседника. Он вспомнилсобрание на горе, факелы и ровный гул толпы, прерывающийся криками. Теперь,после разговора у моря, он уже не так легко относился к происшедшему.

Придя домой, в тесную комнатку над трактиром, он по памятинарисовал фигурку индийского божества, которую видел на крышке портсигара, испрятал листок на дно чемодана.

Граничный столб. Турецкий офицер

С веселыми восточными глазами

С ленивою усмешкой на лице

Тебя встречал и пожимал плечами.

А. Несмелов

Утром Бориса разбудил трактирщик Ставрадаки, у которогоОрдынцев снимал сиротскую комнатку на втором этаже.

– Эй, рус-эфенди! Спускайся скорей, тебя важный человекспрашивает!

Борис наспех ополоснулся над фаянсовым облупленным тазом вкошмарных голубых цветочках, влез в покоробленную турецкой жаровней форму испустился на первый этаж:.

Важный человек, о котором говорил Ставрадаки, сидел прямо втрактире, опершись локтями на грязный стол, и высокомерно распушив кошачьи усы.Крученые жгутом погоны на его плечах ничего не говорили Ордынцеву: может, такиепогоны в Турции носят генералы, а может – простые посыльные.

Поперек стола побежал не в добрый час проснувшийся таракан.Важный турок скосил на него глаз и придавил толстым обкуренным пальцем. Жестего был безразличен и величествен – таким жестом какой-нибудь полководец тычетпальцем в карту, указывая приговоренный город противника.

Борис подошел к турку, стараясь не глядеть на останкилюбознательного таракана. Чиновник взглянул на него с таким важным равнодушием,что Ордынцев испугался – не придавят ли его сейчас толстым пальцем.

Однако турок на скверном французском языке сообщил Борису,что если он действительно является господином Ордынцевым, то для него полученоразрешение на переселение в Константинополь.

Борис несколько растерялся от радости, но проследовал затурком, не задавая вопросов. Конечно, ему хотелось бы узнать, за какие заслугиего выделили из отверженной русской толпы, но усатый проводник вряд ли дал быему ответ.

Маленький моторный катерок покачивался у причала. Зеленаявода плескала в почерневшие сваи, пахло водорослями и тухлой рыбой.Широкоплечий матрос в белой рубахе и черных штанах гордо скосил глаза напассажиров. Турок бросил ему что-то повелительное, и катерок ладно затарахтел ипобежал по голубой застиранной глади.

Унылые скалы Принкипе растворились в белесой дымке, катероккроил и кроил голубое полотно, и наконец на горизонте возникли тонкие, синие,бирюзовые и розовые стрелы минаретов, сияющие купола Айя-Софии и мечетиСулеймана, яркие современные дома богатой Пери.

Константинополь, Царьград, Стамбул! Второй Рим, извечнаярусская мечта с Олеговых и Святославовых времен, великий город! Богатые толпына улицах Пери, на мосту через Золотой Рог, звонки трамваев, гудки автомобилей,крики уличных разносчиков – на скольких языках предлагают они прохожим сладостии пороки, дурные новости и несбыточные надежды… Важные офицеры победивших армийнеторопливо прогуливаются, гордо козыряют друг другу, кланяются дамам. Толпятсяна перекрестках русские офицеры – машут руками, обсуждают судьбы отечества,ищут виноватых – тоскливые глаза, кокаиновая бледность, несвежие мундиры с золотымипогонами…

Борис шагнул на пристань, и первым человеком, кого он увиделв Константинополе, был Аркадий Петрович Горецкий – загадочный полковниктаинственной службы. Как всегда, чисто выбритый, одетый в ладно пошитуюанглийскую форму, благоухающий хорошим табаком и дорогим одеколоном – словно ине русский человек, а лощеный европеец, одинаково убедительный и красноречивыйна двунадесяти языках.

Борис постарался подавить мгновенно вспыхнувшие раздражениеи стыд оттого, что сам он плохо выбрит и утром успел только сполоснуть лицохолодной водой под допотопным умывальником. Форма его, и так сильно поношенная,приобрела и вовсе неприличный вид после обработки в вошебойке на Принкипе.

– Голубчик, Борис Андреевич! Как я рад видеть вас вдобром здравии! – Горецкий шагнул навстречу, распахнул объятия.

– А-а, Аркадий Петрович! – Борис навстречуполковнику подался, но улыбка у него вышла не без горечи. – Так это вам яобязан столь быстрым прохождением турецкого карантина! Должно быть, я вам длячего-нибудь срочно понадобился?

– Ну-ну, не нужно сарказма, дорогой мой. Меня просилапозаботиться о вас Варвара Андреевна.

– Сестра? – вскинулся Борис. – Где же она? Сней ничего не случилось?