Сердце все еще гулко бьётся в ушах. Что это сейчас было? К чему этот комплимент? И, все еще счастливо улыбаясь, прячусь за новой башней. Ползая на корячках, собираю в кучку новые комья снега и продолжаю бой. Уже через минуту меня уносит взрывной волной адреналина в крови так, что я совершенно забываю обо всех своих печалях и невзгодах.

Около получаса длится наше общее безумие второго побоища, за это время мы меняем команды еще пару раз. И настает тот самый момент, когда мы с Гришей должны оказаться вместе, в одной команде. И я, неожиданно для себя, начинаю волноваться. Но спасает меня Юлька – выкидывает белый флаг в виде кухонного полотенца, немного перемазанного кетчупом, и кричит что есть мочи, что пора домой!

Все понимают, что, наверное, действительно хватит, ведь одежда вся забита снегом, ноги промокли, а о варежках с шапками и говорить не стоит. Очистив друг друга от заледеневших катышков, посовещались и решили ехать на одной машине, не вызывая такси. Правда, для этого пришлось разложить третий ряд сидений, который таился в багажнике машины Семеныча. Но так как сиденья были неудобными, да и нужды особой в них не было, то ими особо и не пользовались.

Пакеты с вещами и посудой растолкали по полу у ног. Юлька за рулем, рядом с ней Семеныч, руководит поездкой, одновременно подбадривая свою трусиху жену. Алинка с Пашей посредине, а нас почему-то с Гришей «утолкли» в багажник. Здесь сидеть, конечно, совершенно неудобно, да и Гриша достает макушкой до потолка, так что приходится постоянно пригибаться. Но лучше, конечно, ехать так, чем ждать приезда другой машины.

До города полчаса езды, громко орет музыка, разговаривать никому не хочется, все просто выдохлись. У меня промокли штаны, щиплет коленки, и ужасно чешется от холода кожа. Все, о чем я сейчас мечтаю, так это о теплой ванной. И мне даже плевать, если Игорь до сих пор отирается где-то рядом. Сейчас мне уже ничего не страшно! Хотя навряд ли он все еще там. Вот папа да, тот наверняка караулит квартиру.

Ерзаю на холодном сидении, пытаясь удержать те искорки хорошего настроения, что переполняют меня от отдыха на природе. Но мысли, они как рой рассерженных ос, надоедливо донимают и донимают. И мне еще добираться до дома …

Конечно, Алинка зовет в гости, но мне неловко. Там у нее и так народу полный дом.

Приглашение на Новый год я все же приняла, хоть изначально и не хотела. Вдобавок смутное чувство, тонко пищащий голосок откуда-то изнутри подсознания отчаянно семафорит и подзуживает, что отказываться нельзя. А собственно, что я теряю? Потому и согласилась.

Алинка кажется задремала, Паша так точно уже давал храпака, Юлька, взглянув на эту парочку в зеркало заднего вида немного убавила звук магнитолы. Я вспомнила, что у меня с собой был пакет, я его точно бросала куда-то сюда, в багажник. Повертелась, нашла, достала воду и пачку печенья. Развернула, положила на колени. Обернулась к Грише.

– Угощайся.

Тот отчего-то снова сидел мрачнее тучи и, кажется, с опаской смотрел то на меня, то на печенье.

– Что это?

– Как что? Печенье, земляничное. Угощайся. Есть еще вода и шоколадка. По правилам должно быть еще яблоко, но в магазине их не было.

– По каким правилам? – поперхнулся он.

– По моим. Потому что я так люблю. Попробуй.

– А почему печенье земляничное? – попытался, кажется, вывести на разговор меня этот бука.

– Ну… – замялась я, не решаясь откровенничать с чужим человеком, – Это на самом деле неважно. Уже не важно. Так будешь или нет?

– Буду, – несмотря на расстроенный вид, соглашается Гриша. Потом пристально смотрит на меня, как я, по старой детской привычке, откусываю у квадратика песочного лакомства поочередно все уголочки, делая из него подобие круга, потом прикладываю получившуюся медальку с изображением ягод к глазу на манер пиратской повязки и тут же отправляю последний кусочек в рот.

Но вдруг этот бука счастливо улыбается, берет сразу несколько печенюшек вместе, одновременно запихивая их в рот так, что щеки выпирают углами. И жует, как ни в чем не бывало, а у меня в этот миг наворачиваются слезы, сбивается дыхание, и словно кто-то вырывает кусок мяса из груди. Как же сейчас там ужасно болит и кровоточит…

И теперь уже я отворачиваюсь к окну, чтобы не смотреть на Гришу, потому что точно так же когда-то уминал печенье мой единственный и дорого́й друг Йорик.

Алинка порывается оставить меня у себя, но я отбрыкиваюсь, как ужаленная, и спешу вызвать такси. Настроение практически на нуле, но я стараюсь, делаю вид, что все в порядке. Потому что от моих тараканов в голове даже мне тошно, а другим и своих проблем хватает.

Такси подъезжает как раз в тот момент, когда все мужики уносят наверх багаж, а мы с Алинкой остаемся одни у машины. Она крепко сжимает меня в объятиях, шепчет благодарности за то, что я ее не бросила и смогу повторить этот подвиг в Новогоднюю ночь. Я клятвенно обещаю, что приеду тридцать первого, в пять вечера. Затем сажусь в такси и укатываю в свою нору. Зализывать раны. У меня на это два дня.

А потом я решу, что нужно начать жить сначала. Просто жить без воспоминаний и чувства вины. Потому что с этим действительно пора покончить. Потому что это грузом тянет меня на дно. Потому что даже такой супермужик, как Игорь, для меня прошел тенью по жизни. И так дальше продолжаться больше не может. Два дня… у меня есть два дня, чтобы полелеять свои воспоминания, а потом их нужно точно так же безжалостно сжечь, как и письма…

Что-то нехорошее зашевелилось в душе, но я отбросила неприятное чувство на задворки сознания.

В моих окнах горел свет, поэтому рано распускать нюни. Впереди еще одна битва.

Папа открыл дверь с первого звонка. Раздет, помят, молчит, грозно смотря мне в глаза. В зале тарахтит телевизор, вещая спортивные новости. Я кротко здороваюсь.

Он снова молчит.

Я стягиваю с себя мокрую куртку, сапоги, штаны и свитер, насквозь промокшие, снимаю тоже здесь, внаглую перешагиваю через кучу одежды и, в одном нательном облегающем белье, шурую в ванную. Закрываться не привыкла с детства, знаю, что никто не зайдет. Включаю горячую воду, чтобы согреться и искупаться. Это мой неизменный релакс. Добавляю пару колпачков геля для пены. Дрожу от холода, растираю свою гусиную кожу, а потом плюю на все и лезу в еще даже не наполнившуюся водой ванну. Наберется вместе со мной. Так теплее.

Когда вода доходит до подбородка, я выключаю кран и наступает долгожданная тишина. Хотя эту тишину ждала не только я. Но и мой папочка.

– Ты почему телефон не брала? И почему он дома, а ты нет? – кричит он откуда-то из коридора.

– Пап, я уехала рано утром, телефон выпал из кармана. Я сама не знала. Прости, пап. Надеюсь, ты маме ничего не говорил?

– Нет, конечно. Жду же тебя, видишь. Давай отогревайся и выходи. Поговорим. Я куртку и сапоги на батарею положу, а остальное стирать забери.