ритуалистика богослужений искусно переплеталась с чтением священных писаний, преданий и с хоральным пением литаний, кондаков и гимнов, взывая к самым глубинным чувствам в душах людей и аэтерна. Небо прекратило рыдать в трепетном преддверии праздника, словно благоволя, говоря, что молитвы народа услышаны богами. С самой верхушки Арка, с вершин королевской горы на квартал знати разносились пения заключительной стихиры всем богам, которые исполняли семьдесят семь певчих с «Ока ветров». Они неслись вместе с удушающим едким и сладким дымом от бесчисленных кадильниц. С вершины уши настойчиво трепал молитвенный гул:

— О великолепный и крепкий Мальфас, благослови феод свой! Величественный и царствующий Тир, повелевай императорами, королями и царями мудро и даруй им премудрости! О наисправедливейшая Ирланда, благослови судей и всех судящих размышлять верно и нелицеприятно! О умнейший и в науках великолепнейший Салдрин, даруй учёным и учащим знаний! О наискуснейшая Морала, благослови на честность и богатство торгующих всех! О благословенная Эсара, в твоей власти память и просим тебя — укрепи её у благоверных и отними у врагов света! О сильнейший и мудрейший Эродан, благослови земли неримские и даруй всем жрецам всех канонов, нести слово праведное и верное, точно исполнять богослужения и возожги пламя веры во всех неверных!

Пока верхние кварталы пребывали в молитве, вере и благочестии, рынок, обитель чужестранцев и южные пределы столицы утопали в веселии и празднестве, которое гремело на всю округу. Такого размаха не увидит ни сельское Речное, ни обитель ферм на севере, ни загадочное восточное Дюнное.

Штеппфан, поднимаясь ввысь по лестнице, оглянулся и через глазные прорези перистой маски увидел весь разгул, с которым пустился в пляс народ Арка. Темень ночи была рассеяна, заменена на день, сотворённый искусственным светилом багряного цвета, заливающий всё пространство тускло-пунцовой пеленой. Четырёхконечный символ праздника, сотворённый сильнейшими магами, торжественно пламенел над торговой площадью, внушая трепет и радость.

Даль’Кир видел и пляшущий народ, предававшийся страстным танцам — мужчины и женщины плясали возле взвившихся костров, прыгали через них, загадывая желания. Бесчисленные столы ломились от яств — Арантеаль и Совет распорядились поставить вино, пиво, эль, мясо, сыры и хлеба и не скупились на количество. Аромат дешёвого алкоголя, смешанный с запахом жаренной говядины, леоранины и свинины сводил с ума и будоражил. Из таверн вываливались пьяные тела, временами им «помогали» выйти охранники, передавая в руки ночной страже. Чуть прищурив взгляд Штеппфан увидел, как в некоторых тёмных углах, щелинах между зданий, под укрытием оставшегося мрака и пышных кустов, мужчины и женщины в пьянящем сладострастии и жарком влечении припали к вкушению запретного плода обманчивой «любви». Только стражники, воины в бело-красном сюрко, подобны каменным статуям, бесстрастно взирающим на праздник.

И по всем улочкам так и летели шаловливые и разгульные песни:

— Поднимайся аркчанин озорной

Пить будем под красною звездой

Вставай на праздник народ лихой

Побалуем себя орденской едой.

Вот жрец в атласной рясе,

С брюхом, что взрастил на халявном мясе,

Пинту вздел над столом,

Славя Мальфаса вином.

«Если тут делается такая степень разгулья, то что же творится в Подгороде?», — спросил себя Штеппфан, находя ответ, полный печали и досады, ибо в любой праздник или траур нищий, обездоленный и лишённый всякого света справедливости Погдород будет одинаков — убог, мрачен, разбит и убийственен.

«Пора…», — воззвала мысль в уме судьи, и он пошёл дальше, оставив разгулье на волю распутства и пьянства.

Штеппфан ещё раз оглядел себя. Карминовый оттенок ложной звёзды ложился на кожаный жакет, рукава которого были украшены узорами длинных чёрных перьев. Его шёлковые брюки уходили под высокие, начищенные до зеркального блеска сапоги. Лицо скрыто за тенью шляпы и маски, которая символизировала вестника горьких новостей.

Он медленно подходил к Вечному театру — сосредоточению культурной жизни Эндерала. На последних ступенях, пред вратами, украшенными цветами, его настигла мысль — «почему?», которая тут же была развеяна, когда его едва не сбили с ног:

— Простите мессир! — крикнула парочка — мужичина и женщина, держась за руки, в дорогих сапфировых костюмах побежали дальше.

«К чему… Закареш?» — понуро подумал Штеппфан, снова и снова возвращаясь к тому вопросу, почему его сердце прилепилось к хранительнице, его взгляд застыл на убегающей паре, будто он что-то в них нашёл.

Он вспомнил, что среди многих бесед часто находил помощь, что ему только следовало поделиться своими проблемами и душевными терзаниями, так он сразу находил поддержку. Помимо этого, его сердце грело то, что он сам мог ей помочь — делом, или словом, когда она не знала кому выговориться. Отчасти их сближало и то, что оба они изгои среди высшей власти Эндерала, которая отвергает всех беспутных или излишне критичных.

«Что, какой механизм в душе взывает к этому?» — стал копаться Штеппфан, сейчас же его взгляд упирался в пустоту. — «О Семеро, будьте милосердны, ответьте — что заставляет сердце гореть по другому человеку?».

На память пришёл и другой случай. По-своему безумный, но ставший проявлением исключительной «логики» эмоций… внешне лишённый смысла, но наполненный им, если подумать о причинах. Среди пальцев промелькнул конверт, письмо, ставшее символом шуток души или явно нездорового чувства юмора какого-нибудь духа, или «бога влюблённости»11. В общении через перо и строки он тоже нашёл родственную душу, тоже нашёл ту, которая зажгла в его сердце огонь. В тот раз, год тому назад, сила и яркость чувств была настолько сильна, что вдохновлённый ум даже плёл стихи… но сейчас ли об этом думать?

Выкинув все размышления о чувствах, безмерно радуясь тому, что ему представился редкий шанс встретиться с Закареш в неформальной обстановке, шанс, проявить к ней всю глубину чувств, шанс показать и доказать ей, насколько она дорога. И он решился сделать. Сегодня или никогда более он расскажет ей о том, что его сердце стягивает долгий и болезненный год.

Поднявшись, он просочился среди дюжины воинов усиленной группы охранения, которая обращена к городу блеском начищенных ростовых щитов и остротой копий. Даль’Кир поднял голову и увидел, как кутаясь во мрак ночи, на парапетах и стенах расставлены караулы из арбалетчиков и лучников.

Квартал знати встретил его более сдержанным и официальным «приветствием». Тут он не увидел шумных гуляний, только пара менестрелей тянули сладкие длинные мелодии, публично молящееся жречество, призывающее к праведности, и множество народа в роскошных вычурных костюмах и масках, спешащих к Вечному театру.

У входа в довольно большое здание, выложенное из серого камня и украшенного гирляндами, лиан из цветов, а также светильниками столпилось множество аристократов. Солдаты, возглавляемые хранителем в рельефной броне с пышным