пройдёмся? — указал в сторону статуи ангела Штеппфан, не зная с чего начать и решился использовать возможность, чтобы поговорить на пару иных тем, дабы собраться. — Да и дождь уже прошёл.

Калия кивнула в знак согласия. Она чувствовала зачем к ней пришёл Штеппфан, но ей не хотелось что-то делать наперёд, предоставив полную свободу действий Даль’Киру. Они шагнули от ворот, сапоги судьи застучали каблуками по белой плитке, они ступили на дорожку, разрезавшей море зелени газона, медленно подходя к шипящему фонтану. Штеппфан взглянул на ладони и с иронией заметил, что их оттенок стал практически такой же мертвенно-медленный, как и цвет неба над головой.

— Са’Ира, — начала Калия, взглянув влево на искусной работы статую ангела, — ты веришь в то, что сам Мальфас говорил устами Сельны? — спросила она о главном смысле праздника.

— Не знаю, — покачал головой судья, переступая через решётку, выкованную из звёздиса3, под которой был пущен поток воды. — Мне кажется всё это слишком эпическим. Слишком…

— Измышлённым, специально придуманным, — завершила фразу Калия, чувствуя, что хочет сказать он. — Быть может ты и прав. Чтобы сам Мальфас да устами своего вассала говорил? Только, главное, чтобы нас никакой жрец не услышал. Но праздник есть праздник. Да и вообще, как там говорил наш круг жрецов?

— «И мы должны почтить Мальфаса и остальных шестерых своей молитвой, внимательным чтением икосов4, праведным постом и милостыней», — исказив голос в более грубый сказал Штеппфан.

— «Чтобы отблагодарить их за ту милость, которая была явлена Сельне и остальным правоверным», — завершила фразу Закареш, бегло осмотрев послушников в красно-белых мантиях, гуляющих по Храму солнца, использующих момент между тренировками и подготовкой к празднику, чтобы насладиться свежим воздухом.

Разговор запнулся. Судья не знал, как подвести к главному, что-то удерживало его. Секунду тишины он потратил на то, чтобы посмотреть на том, как Храм солнца подготовился к празднику. Здесь всё пунцовело духом праведности, каждый символ был пронизан религиозным смыслом. Семь ярких звёзд размером в человека и висевшие над главными воротами символизировали семь божеств, семерых Рождённых светом, которые засияли в мире подобно путеводным светилам. Цветы ясного небесного цвета, которые сыпали вдоль дорожек стали символами благословений Светорождённых на всех путях человека. Рядом с обычными красно-золотыми знамёнами Святого ордена были вывешены стяги и полотна, которые оттеняли пространство тёмно-фиолетовыми цветами с символом четырёхконечной звёзды, которая являла путеводный свет самого Мальфаса и его защиту. Всюду, где можно, ставились маленькие статуэтки и иконографические картины главного эндеральского бога, пред которыми преклоняли колени, как хранители, так и послушники. По углам были поставлены крытые жаровни и кадильницы, в которых тлел ладан, разнося сладкий запах по всему Храму, символизируя чистые и частые молитвы, возносящиеся к Семерым, как дым к небу. Храмовые жрецы красовались белоснежными хитонами и туниками, говорившие об их чистоте помыслов. У статуи ангела, и во многих других местах были выставлены жертвенные столы, которые заполнялись деньгами, драгоценностями, вином и дорогим хлебом, которые станут достойным подношением для алтаря Мальфаса, что является традицией, которая идёт со времён Сельны и её последователям, которые посвятили своему богу начаток и одну десятую во время первой Летней звёздной ночи.

— Спасибо тебе Штеппфан за то, что выручил меня тогда, — Закареш остановилась и развернулась, её глаза осматривали высокую белоснежную башню над вратами, ранее служившую колокольней, зазывавшей народ на службу в Храм солнца. — Я не думала, что кто-то может заставить отступить директора банка и главу Золотого серпа. Они как с цепи сорвались, когда узнали о том, что моё происхождении… не столь чистое.

— Ничего, вскоре они пожалели об этом.

Штеппфан вспомнил, как ему пришлось помочь Закареш тем, что было ему хорошо знакомо. Судья хоть и не был мастером острого клинка, но слыл настоящим рыцарем пера и буквы, а поэтому смог остановить обидчиков с иной стороны. В тот день, когда Самаэль Силрен и Маэль Даль’Лоран, директор банка и глава фракции торговцев, пронюхали о тёмном происхождении послушницы в них вспыхнул по истине праведный гнев. Они не могли принять, что Святой орден, оплот чистой и благородной крови, принял в свои ряды едва ли не беспутную, что возгорелось в их душах жаждой хоть как-то ей насолить. Самаэль, державший в банке ячейку с её активами, которые Калии оставил её названный отец, заблокировал доступ к деньгам, а Маэль призвал торговцам отпускать ей товар за полторы цены. По ранимому и чуткому сердцу Калии был нанесён удар, девочку словно пихнули во мрак. Она не могла дотронуться до своего наследия, оставленного магистром Тирасом, и на рынке стали ей продавать самое плохое, временами отпуская оскорбления и язвы. Это сыпало соль на многочисленные шрамы. Она рассказала судье, что это сильно ранит её душу, и он решил помочь со всей правовой изобретательностью.

— Никогда не думала, что банкира можно прижать, — продолжила идти Калия.

— Он сильно… «испачкался», когда заключил крупный договор с одной неримской компанией без одобрения Первосвященника и Тручессы, — потёр ладони Штеппфан, пытаясь согреть их. — Стоило ему только напомнить об этом и намекнуть, что сотни тысяч медяков под угрозой, он тут же заюлозил и замешкался. Стал извиняться и причитать, обещал в скорейшее время тебе вернуть доступ.

— А Даль’Лоран? — более живо спросила Закареш.

— С ним было труднее. Но самую малость, — судья зажал ладонью подбородок. — Он так сильно помешан на праведности и благочестии, полном исполнении религиозного закона. Но вот незадача, мало кто знал, что он не соблюдает шестьдесят пятый и шестьдесят шестой пункт Аркских максим5. — Штеппфан чуть-чуть поправил шляпу. — И после того, как я ему сказал, что в высших эшелонах аристократии может прослыть слушок, что он не столь ревностно исполняет заветы Мальфаса, он тут же ретировался, сказав, что и скидку тебе даст.

— Ещё раз говорю тебе — «спасибо».

— Я был рад тебе помочь, — кивнул судья, обрадовавшись лёгкой улыбке хранительницы. — Они может и мнят себя чистыми эндеральцами и ревнителями закона, но что-то в них…

— Прогнило, — точно завершила фразу Закареш, поправив сапфировую рубаху. — И удивительно, что ты не разделяешь их шовинизма.

— Да, Калия. Я всегда тебе говорил — «будь ты хоть беспутный, хоть безупречный, главное — что внутри». А ты… хороший человек. В тебе много света, — сказав, Даль’Кир ощутил, как волнение отступило, он втянул воздух полной грудью, чувствуя свежий аромат травы.

— Спасибо. Мне приятно это слышать, — Закареш потёрла плечи, в её глазах сверкнул мистический огонёк. — Но ты слишком мало меня знаешь, чтобы так говорить.

— Я знаю тебя, как девушку, которая не оставит в беде,