наших ребят, потому как почти у каждого из них нашлась бы какая-то тайна, в кармане или в душе. Но другого пути не было, и скрепя сердце каждый занял место в шеренге, а люди в низких чёрных ботинках, со свинцом на лицах и соломой в волосах размотали колючую проволоку. И распороли надвое облака, так что полился дождь со снегом, и челюстям было непросто удерживать зубы на месте – не ровён час выскочат или сломаются.

Тогда с другой стороны начал неспешно приближаться Некто-Лишённый-Лица: он указывал пальцем – и покрывались мурашками цифры на огромных ангельских часах. И напротив кого ему случалось остановиться, того немедленно хватали за волосы и волокли по земле, топча и пиная. Так пришла минута, когда он остановился и напротив Лефтериса. Но тот не шелохнулся. Только медленно поднял глаза и сразу отвёл их так далеко – далеко в своё будущее, – что стоящий напротив ощутил толчок и качнулся назад, чуть не упав. И, взбешённый, приподнял свою чёрную тряпку, чтобы плюнуть Лефтерису в лицо. Но Лефтерис снова не шелохнулся.

Тут Главный Чужак с тремя лычками на воротнике, который шёл следом, уперев руки в бока, рассмеялся: посмотрите только, сказал он, посмотрите только! Вот кто у нас, оказывается, хочет изменить мир! И, не разумея, какую правду он, несчастный, только что произнёс, три раза хлестнул Лефтериса плетью по лицу. Но и в третий раз Лефтерис не шелохнулся. Тогда, ослепший от того, сколь ничтожное воздействие произвела сила его руки, сам не сознавая, что делает, он выхватил револьвер и громыхнул в упор Лефтерису в правое ухо.

И наши сильно перепугались, и побледнели люди в низких чёрных ботинках, со свинцом на лицах и соломой в волосах. Потому что сотряслись жалкие хибары вокруг, и во многих местах попадали листы толя, и стало видно, как вдалеке, за спиной у солнца, на коленях рыдают женщины посреди пустыря, покрытого крапивой и густой чёрной кровью. А огромные ангельские часы били ровно двенадцать.

8

Сдерживая слёзы влажными глазами

посмотрел в окно я

И промолвил тихо на деревья глядя

белые от снега

Даже их однажды обесчестят, братья,

и спасенья нет им

Люди в чёрных масках в глубине столетий

им готовят петли

Впиться в день зубами и не брызнет струйка

изумрудной крови

Закричу в воротах и подхватит эхо

злую грусть убийцы

Вот ядро земное показалось в недрах

с каждым днём темнее

И лучи полудня посмотрите – стали

цепкой сетью Смерти!

В траурных одеждах горестные жёны

матери и девы

Прежде у криницы вы водой поили

жаворонков божьих

Полную пригоршню не забыла гибель

поднести вам тоже

Вам тащить наружу из глухих колодцев

голоса убитых

Столько не охватят ни огонь ни жажда

сколь народ мой страждет

На фургоны грузят урожай Господень

грузят и увозят

В городке безлюдном остаётся только

та рука что будет

Ярко-алой краской выводить на стенах

ХЛЕБА И СВОБОДЫ

Ночь сошла на землю здания померкли

и душа во мраке

Не услышат стука к чьим дверям ни брошусь

память рвёт на части

Повторяет Братья чёрный час приходит

время вам покажет

Радости людские растравили ярость

дремлющих чудовищ

Сдерживая слёзы влажными глазами

посмотрел в окно я

Закричу в воротах и подхватит эхо

злую грусть убийцы

Вот ядро земное показалось в недрах

с каждым днём темнее

И лучи полудня посмотрите – стали

цепкой сетью Смерти!

XI

Где бы ни были вы, я кричу, мои братья

где бы ваша нога ни ступала

   но пробейте источник себе

Маврогениса новый источник.

   Струи доброй воды

и из камня полудня рука

   та которая солнце несёт на открытой ладони.

Как прохладный родник, рассмеюсь я тогда.

   Речь не знавшая лжи

громогласно прочтёт мои мысли

   чтобы стало разборчивым почерком сердце моё.

Не могу ничего

   и деревья мои ослабели от висельных петель

и чернеет в глазах.

   Нету силы терпеть

и мои перекрёстки знакомые сделались мне тупиками.

   Сельджуки с дубинками нас стерегут.

Каганы птицеголовые козни плетут.

   Скотоложцы и трупожоры и смертепоклонники

нечистоты льют на грядущее.

   Где бы зло ни застигло вас, братья,

как бы ни помрачался ваш разум

   поминайте Дионисия Соломоса

поминайте Александра Пападиамантиса

   Речь не знавшая лжи

успокоит лицо ваших мук

   чуть мазнув синевой по губам.

Струи доброй воды

   и из камня полудня рука

та которая солнце несёт на открытой ладони.

   Я кричу: где бы ваша нога ни ступала

но пробейте, о братья

   но пробейте источник себе

Маврогениса новый источник!

XII

И в глубокую полночь, где сон простирается рисовым полем,

как терзают меня духота и назойливый лунный комар!

   В простынях я мечусь и сгустившийся взгляд

в темноту понапрасну вперяю:

   Ветры старцы длиннобородые

стародавних морей моих ключники и часовые,

   вы, кто знаете тайну,

в глаза мне дельфина пошлите,

   Мне дельфина пошлите в глаза

пусть он быстрым и греческим будет, и часы пробивают одиннадцать!

   Пусть он мчится вперёд и алтарные плиты стирает

изменяя все смыслы страдания

   Пусть взвивается вверх его белая пена,

чтобы в ней захлебнулись Священник и Коршун!

   Пусть он мчится вперёд и фигуру Креста размыкает

возвращая лесам древесину

   Пусть их низкие скрипы мне снова напомнят о том,

кто я есмь и что я существую!

   Пусть широким хвостом бороздит он мою

бездорожную память

   И на солнце лежать пусть он снова оставит меня,

как кикладскую древнюю гальку!

   В простынях я мечусь и ослепшей рукой

темноту понапрасну пытаю:

   Ветры старцы длиннобородые

стародавних морей моих ключники и часовые,

   вы, кто знаете тайну,

мне в сердце трезубцем ударьте

   и с дельфином крест-накрест сложите

В знак того,