сторонку шагнуть – пустота. Только ветер, гудящий в стропилах, и от редких обожжённых камней дымы там и сям, пасущиеся на трупах убитых.

Тридцать месяцев и три продолжалась Беда и дольше. И ломились в ворота овечьего хлева, пытаясь открыть их. И не было слышно овечьего голоса, кроме как из-под ножа. И не было слышно скрипа ворот, кроме как в тот час, когда они покосились в последнем огне и сгорели. Ибо это народ мой – ворота, и народ мой – хлев, и народ мой – паства овечья.

10

Обагрила мне душу кровь любви

Осенили радости несказанные

Окислился я от духоты

• человечьей

Далёкая Матерь Неувядаемая Роза моя

Подстерёг меня в синеве морской

Бомбардирский трёхмачтовик и палил по мне

Тем и грешен я что душа моя

• полюбила

Далёкая Матерь Неувядаемая Роза моя

Раз июльским днём распахнулись вдруг

Два больших зрачка её у меня в груди

Непорочной жизнью меня

• озаряя

Далёкая Матерь Неувядаемая Роза моя

И с тех пор обрушилось супротив меня

Всех веков неистовство с криком яростным

«Кто узрел тебя – тот в крови

• сущ и в камне»

Далёкая Матерь Неувядаемая Роза моя

Я родной земле опять уподобился

На камнях расцвёл я и возвысился

За пролитую кровь я плачу

• только светом

Далёкая Матерь Неувядаемая Роза моя.

XV

Боже мой Ты меня возжелал и вот я Тебе воздаю

Извинения я не просил

   уговоров не принял

и пустыню я вынес легко словно камешек малый

   Что ещё что ещё что ещё суждено мне?

Отары деревьев веду я к объятьям Твоим

   и Заря прежде чем я успею

цепляет их сетью и прочь далеко угоняет

   та, которой Ты Сам возжелал!

Холмы с крепостями и морские просторы с садами

   на ветру закрепляю я

и колокол их выпивает медлительный послеполуденный

   тот, которого Ты возжелал!

Я траву поднимаю как будто кричу всем рассудком

   но смотри снова жухнет она

от июльского зноя

   которого Ты возжелал!

Что ж теперь что ещё суждено мне?

   Се: Ты говоришь и я становлюсь справедливее.

Я камень мечу из пращи и он ударяет меня.

   В рудники заглубляюсь и сразу же в небе тружусь.

И охочусь на птиц и под тяжестью их исчезаю.

   Боже мой Ты меня возжелал и вот я Тебе воздаю.

Все явления мира которые сущи в Тебе

   дни и ночи

и солнца, и звёзды, покой и шторма

   возвращаю я в строй и бросаю их против

самой смерти своей

   той, которую Ты возжелал!

XVI

Спозаранку я страсти свои разбудил

спозаранку свой тополь зажёг я

   прямо в море вошёл я ладонь простирая вперёд

там и встал я один:

   Ты подул и меня окружили ветра штормовые

по одной моих птиц Ты забрал —

   Ты призвал меня, Боже, и разве могу я уйти?

Посмотрел я в грядущие годы и месяцы

   что вернутся уже без меня

и так крепко себя укусил

   что почуял, как кровь моя медленно брызгает ввысь

и сочится из дней моих будущих.

   Раскопал я в земле час вины моей тяжкой

и трясясь жертву на руки взял

   и так нежно я с ней говорил

что глаза её вновь отворились и медленно капли росы

   уронили на землю вины моей тяжкой.

Повалил я на ложе любви темноту

   обнажив в своём разуме все проявления мира

и так мощно я семя излил

   что женщины вышли на солнце и медленно схватки у них

начались порождая всё зримое.

   Ты призвал меня, Боже, и разве могу я уйти?

Спозаранку я страсти свои разбудил

   спозаранку свой тополь зажёг я

прямо в море вошёл я ладонь простирая вперёд

   там и встал я один:

Ты подул и желание вспыхнуло в сердце моём

   по одной мои птицы ко мне возвратились!

11

В Монахи постригусь цветущего обряда

И кротко послужу собору певчих птиц

На бденье Смоковниц ходить я буду за полночь

Над росами носить в подоле рясы

Голубизну румянец и сирень

И капельки бесстрашных вод сияньем

Я просвечивать буду, бесстрашнейший.

Иконами возьму я девушек пречистых

Одетых только далью моря точно льном

Я вымолю своей невинности древесное

Наитие и мышцы как у зверя

Любое зло и низость и тоску

Из ретиво́го моего из сердца

Я вытравливать буду, ретивейший.

Минуют времена великих беззаконий

Корысти и цены ударов и обид

И крови Буцефал взыграет разъярившийся

Прозрачные мечты мои лягая

Любовь и свет и мужество моё

И чуя их строптивый нрав он ржаньем

Отзовётся и храпом, строптивейший.

И вот в шестом часу возвысившихся лилий

Предстанут Времена перед моим судом

Из глаз моих взойдёт неназванная заповедь:

Он будет жить наш мир или не будет

Как Рождество как Вечность и как Бог

По справедливости души я буду

Проповедовать их, справедливейший.

Чтение шестое. Пророчество

Многие годы пройдут после Грехопадения, что в церквах было названо Добродетелью и благословлено. Мощи старых звёзд и паутину из углов небосвода прочь выметая, грянет гроза, порождённая умом человека. И, расплачиваясь за деяния древних Правителей, ужаснётся Вселенная. Содрогнётся Аид, и дощатый настил проломится под тяжестью великого солнца. Поначалу оно скроет свои лучи в знак того, что пришло время мечтам получить отмщение. А затем заговорит оно. Скажет:

– Поэт-изгнанник, говори: что видишь ты на своём веку?

– Народы вижу, хвастливые некогда, а ныне сдавшиеся осам и щавелю.

– Вижу молоты в воздухе, крушащие бюсты Генералов и Императоров.

– Вижу торговцев, что собирают, склонившись, прибыль своих собственных трупов.

– Вижу преемственность тайных значений.

Многие годы пройдут после Грехопадения, что в