Он слышал, как Генри налил в чашку кофе:ему-то спешить было некуда. Маленькое закрытое помещение наполнилось кофейнымароматом.

Лоуренс уселся на походный стульчик и сноваприложил ко лбу носовой платок. Целые сутки без сна. Наверное, ему следуетотдохнуть.

– Выпей кофе, дядя Лоуренс, – сказалГенри. – Я тебе налил– Он протянул полную чашку. – На улице тебяждут. А ты очень устал.

– Вот идиот, – прошептал Лоуренс–Ушел бы ты отсюда.

Генри поставил перед ним чашку, прямо рядом сдневником.

– Осторожно! Папирус бесценен.

Кофе выглядел соблазнительно, несмотря на точто его подал Генри. Лоуренс поднял чашку, сделал большой глоток и закрылглаза.

Что он увидел в тот момент, когда отнималчашку от губ? Мумию, раздувавшуюся в солнечных лучах? Не может быть. Отвнезапного жжения в горле все расплылось у него перед глазами. Казалось, горлосжимается. Он не мог ни говорить, ни дышать.

Лоуренс попытался встать. Он смотрел на Генрии внезапно почувствовал запах, идущий от чашки, которую все еще держал втрясущихся руках. Запах горького миндаля.

Это был яд. Чашка падала. Словно в тумане,Лоуренс услышал, как она ударилась о каменный пол.

– О господи! Ублюдок!

Он падал, протянув руки к племяннику, которыйстоял с мрачной усмешкой на белом лице и равнодушно смотрел на него, будто не происходилоничего ужасного, будто Лоуренс не умирал.

Его тело забилось в агонии. Сделав усилие, онобернулся. Последнее, что он увидел, была мумия в дразнящем солнечном свете.Последнее, что он почувствовал, был песок на полу, в который уткнулось его горящеелицо.

Генри Стратфорд долго стоял неподвижно. Онсмотрел вниз, на тело своего дяди, – словно не верил тому, что видел.Кто-то другой это сделал. Кто-то другой проникся его разочарованием ирасстройством и воплотил в жизнь его ужасный план. Кто-то другой опустилсеребряную кофейную ложечку в старинный кувшин с ядом и влил яд в чашкуЛоуренса.

Все замерло – даже пыль в солнечных лучах.Казалось, что крошечные пылинки растворились в горячем воздухе. Только слышалсятихий звук: что-то похожее на сердцебиение.

Игра воображения. Через это надо пройти. Надосовладать с руками, чтобы они перестали дрожать, надо удержать крик, готовыйсорваться с трясущихся губ. Потому что если он закричит – этот крик уже неунять.

«Я убил его. Я его отравил».

Теперь его плану ничто не помешает: устраненосамое главное препятствие.

Наклониться, пощупать пульс. Да, он мертв.Умер.

Генри выпрямился, поборов внезапный приступтошноты, и быстро вытащил из портфеля несколько бумаг. Окунул перо в чернила иаккуратно, четко вывел на бумагах имя Лоуренса Стратфорда, как уже делалнесколько раз в прошлом – на менее важных документах.

Его рука отвратительно дрожала, но так дажелучше. Более похоже на почерк дяди. Подпись получилась превосходно.

Генри положил ручку на место и постоял немногос закрытыми глазами, стараясь успокоиться и думать только одно: «Дело сделано».

Внезапно странная мысль пронзила его: он могбы все переиграть. Это был лишь порыв; он может повернуть время назад, и егодядя оживет. Ведь это не должно было случиться! Яд… кофе… Лоуренс мертв.

Потом к нему пришло воспоминание – чистое,яркое, приятное – о том дне двадцать один год назад, когда родилась его кузинаДжулия. Его дядя и он сам сидели вдвоем в гостиной. Его дядя Лоуренс, которогоон любил больше, чем родного отца.

– Я хочу, чтобы ты знал, что ты всегдабудешь моим любимым племянником…

Господи, неужели он сходит с ума? На мгновениеон позабыл, где находится. Он готов был поклясться, что в комнате есть ещекто-то. Но кто?

Эта штуковина в саркофаге. Не надо смотреть нанее. Это вроде как свидетель. Надо думать о деле.

Бумаги подписаны. Акции можно продать. Теперьу Джулии будут все основания выйти замуж за этого тупицу Алекса Саварелла. А уотца Генри будут все основания полностью завладеть капиталами «Судоходнойкомпании Стратфорда».

Да. Да. Но что делать сейчас? Он сновапосмотрел на письменный стол. Все как и было. Шесть блестящих золотом монетКлеопатры. Ах да, надо взять хоть одну. Генри проворно опустил монету в карман.Кровь прилила к лицу, разгорячив его. Да, монета может принести удачу. Надоспрятать ее в пачку сигарет. Вынесет – никто и не заметит. Отлично.

Теперь немедленно уходить отсюда. Нет, онничего не соображает. Он так и не смог успокоить сердцебиение. Позвать Самира –так будет правильнее. Что-то ужасное случилось с Лоуренсом. Удар? Сердечныйприступ? Невозможно описать! А эта комната как могила. Надо немедленно позватьврача.

– Самир! – крикнул он, слепо глядявперед, будто трагический актер в момент потрясения.

Его взгляд снова уперся прямо в эту мрачную,похожую на саму смерть фигуру в бинтах. Неужели она тоже смотрит на него?Неужели ее глаза под тряпками открыты? Абсурд! Но эта иллюзия повергла его впаническое состояние, так что крик о помощи получился очень естественным.

Клерк украдкой читал последний выпуск «Лондонджеральд», спрятав развернутые листы под темным лакированным столом. В конторебыло тихо, так как шло совещание директоров. Единственным звуком был отдаленныйстук клавиш пишущей машинки в приемной.

«ПРОКЛЯТИЕ МУМИИ УБИВАЕТ ВЛАДЕЛЬЦА

«СУДОХОДНОЙ КОМПАНИИ СТРАТФОРДА».

РАМЗЕС ПРОКЛЯТЫЙ УБИВАЕТ ВСЕХ,

КТО НАРУШАЕТ ЕГО ПОКОЙ».

До чего же эта трагедия подействовала навоображение публики! И шагу не ступишь: на всех первых полосах одна и та жеистория. Как же популярные газеты наживаются на ней, разукрашивая статьи наспехнарисованными картинками с пирамидами и верблюдами, с мумией в деревянномсаркофаге и с бедным мистером Стратфордом, лежащим возле ее ног.

Бедный мистер Стратфорд, он был таким хорошимчеловеком, с ним было так приятно работать… Теперь о нем будут помнить из-заего ужасной сенсационной смерти.

Не успел клерк переварить эту ужасную новость,как прочитал не менее сенсационное сообщение:

«НАСЛЕДНИЦА НЕ БОИТСЯ ПРОКЛЯТИЯ МУМИИ. РАМЗЕСВЕЛИКИЙ НАПРАВЛЯЕТСЯ В ЛОНДОН».