— Нет… не уверена.

Меня снова захлестнула волна сумбурных мыслей. Мартин никогда не проявлял особой откровенности, рассказывая о своей жизни в Вашингтоне. Скорее, он мельком упоминал о подобном этапе своей биографии. Словно бы что-то смущало его в этих воспоминаниях, подобно тому как мужчины считают политически некорректным говорить о бывших подружках в присутствии законной супруги.

Николас Аллен тем временем сменил тему, повергнув меня в еще большее недоумение.

— Я прошу вас досмотреть видео до конца, сеньора.

— Что?

— Поверьте, я делаю это не с целью усугубить ваши мучения, а для того, чтобы вы помогли нам расшифровать послание, адресованное вам.

— Мне? На этой записи?

Мои руки снова задрожали.

— Вам. Хотите посмотреть?

Экран компьютера вновь засветился, окрасив в голубые тона уголок кафе. Полковник прокрутил запись вперед и остановил ее на седьмой минуте. Я с силой прижала руки к груди, будто бы это могло помочь мне сдерживать эмоции. Контрастность изображения была выведена на максимум. Снова увидев изможденное лицо мужа, я приготовилась к худшему.

Первое, что я услышала, был мужской голос, говорящий по-английски с резким акцентом:

«Назовите свое имя!»

Голос принадлежал кому-то за экраном, в нем отчетливо звучали гневные нотки.

«Вы слышали? — настаивал мужчина. — Назовите свое имя!»

Мартин поднял глаза, словно только что очнулся.

«Меня зовут Мартин Фабер. Я ученый…»

«Хотите что-нибудь передать своим близким?»

Мой муж кивнул. Его собеседник выговаривал согласные с придыханием, а «с» у него звучало так же, как у русского негодяя в «Охоте за „Красным Октябрем“». Мартин обратил свой взгляд к камере и заговорил так, будто эта запись велась исключительно для меня:

«Хулия, быть может, мы больше не увидимся… Если я отсюда не выберусь, то хочу, чтобы ты вспоминала обо мне как о счастливом человеке, обретшем в тебе свою вторую половину…»

Я украдкой стерла слезу со щеки. Мартин держал в руках залог нашей любви. Предмет, из-за которого наша жизнь — по крайней мере, для меня — обрела совершенно неожиданный смысл. Дрожащим голосом, с паузами, он продолжал:

«…Если ты упустишь время, все пропало. Наши совместные открытия. Мир, открывшийся перед нами. Все. Сражайся за меня. С обороной и заступничеством Санта-Марии, о новой жизни мечтай. Используй свой дар. И знай, что, даже если тебя будут преследовать, чтобы отнять то, что принадлежит нам обоим, дорога к нашей новой встрече всегда тебе будет указана в виденьях».

Запись внезапно оборвалась.

— Больше ничего нет? — спросила я, задыхаясь, словно мне не хватало воздуха.

— Нет.

Я пребывала в растерянности. Скорее, в совершенном ошеломлении. А полковник Аллен, все это время державший мои ладони в своих руках, слегка сжал их.

— Сочувствую… — тихо сказал он. — От всей души… — И тут же, движимый не совсем понятным мне любопытством, задал неожиданный вопрос: — Что это за дар, сеньора?

Мигель Пасос и Сантьяго Мирас всего лишь год проработали в полиции Сантьяго-де-Компостела. Оба с великолепными результатами закончили академию и наслаждались назначением в этот городок, где, хотя и располагалось региональное правительство и отмечался самый большой уровень миграции на севере Испании, почти никогда не происходило ничего достойного внимания.

Инспектор Фигейрас отправил их наблюдать за лестницей, ведущей к главному входу в собор и к Портику Славы, откуда они с оживлением следили за происходящими событиями. Полицейские позволили себе расслабиться, поскольку перестрелка, по тревоге поднявшая их подразделение, уже стихла. Слава богу, в храме не начался пожар и, похоже, от выстрелов никто не пострадал. Тем не менее они получили приказ реагировать на любое подозрительное движение. Вооруженный беглец по-прежнему прятался на одной из узких улочек, выходивших на впечатляющий ансамбль площади Орбадойро, и задержать его необходимо было как можно быстрее.

У отеля «Рейес католикос» царил покой. Двери в гостиницу всегда в это время крепко запирались, и фонари окрашивали тусклым светом собор и фасад дворца Рахоя. Кроме того, полицейским на руку играл непрекращающийся дождь, позволявший им на законных основаниях не покидать салон патрульной машины, припаркованной на углу улицы Сан-Франсиско. Автомобиль являл собой прекрасный и, главное, сухой наблюдательный пункт, откуда можно было увидеть любого появившегося на площади человека.

Никто из них не был готов к тому, что примерно без двадцати час земля задрожала.

Вначале появилась легкая вибрация, словно от усилившегося дождя их «ниссан икс-трэйл» слегка задрожал. Агенты молча переглянулись. Но когда пронзительный гул раздался прямо над их головой, оба заерзали на сиденьях.

— Что за чертовщина?.. — пробормотал агент Пасос.

Напарник его успокоил:

— Наверное, это прибыл вертолет по приказу комиссара. Угомонись.

— А, тогда ладно.

— Нужно иметь стальные нервы, чтобы летать в такую погодку.

— И не говори.

Жужжание усилилось, и лужицы дождевой воды, скопившиеся на брусчатке, начали фонтанчиками подниматься вверх.

— Слушай… — агент Пасос почти уткнулся носом в ветровое стекло, следя за зависшим над ними летательным аппаратом, — а это точно наш вертолет?

Металлическая птица длиной пятнадцать метров, выкрашенная в черный цвет, с двумя диковинной формы винтами сверху и третьим — на хвосте, похожим на гребной винт корабля, опустилась рядом с ними. Восходящий поток воздуха чуть не оторвал от земли их двухтонный внедорожник.

Площадь заполнил резкий оглушительный свист, заставивший полицейских заткнуть уши.

— Интересно, кто это вызвал армию? — пробурчал Пасос с видимым недовольством.

Напарник его не слушал.

Его взгляд был прикован к странному типу с бледным лицом, заплетенными в косу волосами и татуировкой на правой щеке. Мужчина постучал в окошко. Агент Мирас опустил стекло:

— Добрый вечер, чем могу?..

Договорить он не успел.

Два сухих щелчка слились с затихающим воем вертолета. Пули впечатали черепа полицейских в подголовники. Выстрелы из «зиг-зауэра» последней модели были столь точны, что агенты отправились в мир иной, сами того не заметив. Им даже не довелось услышать, как их палач прошептал что-то на незнакомом языке — своего рода отходную молитву, нечто вроде: «Nerir nrants, Ter, yev qo girkn endhuni!» — после чего перекрестился и продолжил свой путь.

— Это долгая история, полковник. Я даже не уверена, стоит ли вам ее рассказывать. — Я сглотнула.