Матросов подумал, буркнул:

— Ты прав. Советский Союз был круче! Перед ним всешапки ломали. А юсовцы говорили шепотом.

— Ну?

— Че «ну»? — переспросил Матросов.

— Значит, великая держава лучше?

— Так Советский Союз, — обиделся Матросов, —и есть Россия!.. Ну, Россия с разными там республиками.

Крылов развел руками. Он чувствовал, что если удержит глазана корчмовцах, не даст повернуться в сторону Яны, то сможет говорить,двигаться, даже не захлебнется пивом.

— Наше правительство сделало большую ошибку, —сказал он, — поспешив ввести паспорта без графы «национальность». Теперь всесо страхом смотрят друг на друга, подозревая в неких тайных обществах посохранению прежней нации. Уж евреи, мол, точно не откажутся от своей, чеченцы ипрочие кавказцы — тоже, только русские превратятся в рабочее быдло,которое лишили даже права на свой народ… Этим мы просто обязанывоспользоваться!

— Как?

Тор вмешался горячо:

— Создать общество по сохранению русского народа!

— Нет, тогда уж русичей, — возразил ЧерныйПринц. — Русский — это прилагательное, вроде «русский еврей» или«русский армянин»…

— Русич — лучше, — определил Тор, — ночто-то в нем есть…

Он замялся. Принц спросил:

— Что? Что в нем есть?

— Что-то, что мне не очень нравится…

— Еще бы еврею понравилось!

Тор сказал медленно, не обращая внимания на провокацию:

— Что-то в нем есть тоже от прилагательного. Или,точнее, от отчества. Как Иванович, Петрович, Козлович…

С той стороны сказал обидчиво Бабай-ага:

— Но-но, ты мне без намекивания! Сам козлович!

Крылов постучал вилкой по пивной кружке:

— Тихо-тихо! Да, но что лучше? Русак? Так это заяцлетний. Русин? Так западяне зовут хохлов.

— А если просто — русы?

Все молчали, прикидывая, перекатывая в мозгах, где уже давноне скрипело сухо, а скорее хлюпало. Слышался стук ножей по тарелкам, чавканье.Тор с таким шумом высасывал креветку, словно та была размером с кракена.

На другом конце стола Журавлев мерно доказывал:

— Чтобы выбраться из этой дупы, надо что-топо-настоящему радикальное… или кардинальное.

— Кардинальное, — спросил ехидный Откин, —это от «кардинал»?

— Как и радикальное, — ответил Журавлев, — отрадикала…

Откин распахнул в удивлении рот:

— Ради… Ради чего?

— Брысь, — сказал Журавлев беззлобно. — А тообъясню заодно, что такое дупа. Надо сделать нечто такое, чтобы Россияизменилась рывком! К примеру, взять и заменить православие на католицизм… нет,для нас это еще не круто. Заменить вообще на ислам! Во-первых, рождаемостьподнимется: в исламе аборты запрещены…

— А противозачаточные? — пискнул Откин.

— В русском исламе запретим, — ответил Журавлевуверенно. — У нас будет свой ислам, нашенский. Чужие исламы нам не указ,ибо скифы мы — с жадными и дикими глазами!.. У нас все свое, самобытное,доморощенное. А если и берем чужое, то по праву трофеев. И приспосабливаем длясвоих нужд, как казаки приспосабливали награбленные ризы архиереев на портянкии онучи.

А на другом конце стола голоса были громче, злее. Крыловвидел, как этот Алексей, этот молодой напористый адвокат, горячо и по-свойскивлез там в дискуссию. Крылов слушал его со все большим изумлением. То, к чемуон нередко продирался сквозь невероятно колючие кусты в ночи, для Алексея былоясно как день. Любую проблему, из-за которой возникал спор, он брал ираскладывал как покорную девку, накурившуюся травки, сбрасывал с нее одежки, ивсе видели, как на самом деле все просто и ясно. В нем чувствовались не толькоострый и ищущий ум, но и некая профессиональная хватка все упростить иразложить по полочкам для дальнейшего использования.

Крылов чувствовал, что у Алексея нечто в рукаве, встал из-застола, пересел поближе, стараясь не смотреть на Яну, старательно подливал пива,Алексей не отказывался, но не тяжелел, только не так тщательно увязывал тезисы,а потом вдруг как-то умолк, оглядел всех заблестевшими глазами.

— Ребята, — сказал он проникновенно, но обращалсяк одному Крылову, умело вычленив в нем самого яркого, «за которым идут», —я вижу, вы тоже ищете свою нишу в этой гребаной жизни! Ленивое дурачьеоттягивается, балдеет, кайфует, а вы… молодцы. У вас мозги кипят, работают,применения ищут. Ребята, вам признаюсь, другим бы не сказал!.. Я хочу создатьновую партию. Или движение, еще не решил. Не смейтесь, это в самом деле оченьперспективное дело!.. Я отыскал такую нишу, такую нишу!

Он запнулся, оглядел всех внезапно подозрительными глазами.Корчмовцы все равно слушают вполуха, больше смотрят на его спутницу, а он,быстро просканировав лица, чутьем политика уловил, что здесь не те, ктоперехватит ценную идею, а скорее сами подбросят новые ходы, варианты, чужимпользоваться не будут — у самих головы пухнут от великих идей.

— Избирательной системой не охвачен огромный контингентлиц, — сказал он горячо. — Я говорю о дебилах… Ну, так называемыхлицах с замедленным интеллектуальным развитием. Не смейтесь! Это очень серьезнои… очень перспективно. Дебилы сегодня — это негры в США начала того века.Их становится все больше и больше, размножаются как кролики, в то же время мывсе больше смягчаем нравы и открываем доступ к должностям всякимсексменьшинствам! Негры сейчас в США уже не только в спорте, где, кроме силы ивыносливости, ничего не требовалось, не только в шоу-бизнесе, где тоже ума ненадо… но и в армии, им доверяют винтовки и автоматы, скоро разрешат управлятьсамолетами, им присваивают офицерские звания, а кое-где они уже стали мэрами идаже губернаторами!

Слева прислушался Бабай-ага, скривился, буркнул:

— К чему ты это?

— А к тому, — сказал с жаром Алексей, — чтоправо голоса есть право голоса!.. И у белого академика англосакса, и учернокожего слесаря оно одинаково!.. В районах с преимуществом негритянскогонаселения обычно избираемым главой становится негр. Я хочу сказать, что еслиудастся объединить дебилов в одну партию, то можно будет на их голосахпродвинуть своего депутата в Думу, активно влиять на политику!

Матросов поинтересовался враждебно:

— Ты всерьез?

— Абсолютно, — ответил Алексей. — Абсолютно.В этом направлении прут общепризнанные общечеловеческие ценности… ПротивКоторых Спорить Нельзя! Если нельзя бороться, то надо возглавить!

Матросов смотрел подозрительно. С ампутированным чувствомюмора, он никогда не мог угадать, шутят с ним или говорят всерьез. Видно же,что этот верткий сам смеется над этими общечеловеческими и общепринятыми. Нотогда, как можно… это же опуститься до уровня политика!