– Что вы думаете по поводу орудия убийства?

– А что тут думать, нож просто-напросто торчал в ране.

Комиссар снял с полки стеклянную банку. Внутри я увиделнебольшой нож с черной ручкой и узким блестящим лезвием вроде тех, которымиразрезают бумагу. В длину нож был не более десяти дюймов. Пуаро осторожнопотрогал испачканное кровью острие.

– Ого! Да он преострый! Подумать только, такоймаленький, хорошенький ножичек – и орудие убийства!

– К сожалению, мы не нашли на нем отпечатковпальцев, – сокрушенно сообщил мосье Бекс. – Очевидно, убийца был вперчатках.

– Ну разумеется, – небрежно заметил Пуаро. –Теперь даже в Сантьяго преступники осведомлены о таких мерах предосторожности.Что уж говорить о европейцах – тут любой непрофессионал знает не меньше нас свами. А все эти газетчики раззвонили по всему свету о Бертильоновой системе.[34] Однако все равно я удивлен, что на ноже нет отпечатков. Ведь такзаманчиво оставить чьи-то чужие отпечатки! А уж как полиция обрадуется. –Он покачал головой. – Боюсь, убийство совершил человек, для которогопорядок и система – пустые слова, а быть может, он просто очень спешил.Впрочем, поглядим.

Пуаро снова повернул покойника на спину.

– Вижу, под плащом нет ничего, кроме нижнегобелья, – заметил он.

– Да, следователь тоже отметил эту странность.

В этот момент кто-то постучал в дверь, которую мы заперли засобой, когда вошли в сарай. Бекс пошел отпирать. Это оказалась Франсуаза. Сжадным любопытством она пыталась заглянуть внутрь.

– Ну, что там еще? – нетерпеливо буркнул Бекс.

– Мадам послала сказать, что ей уже гораздо лучше и онаможет говорить с господином следователем.

– Прекрасно, – обрадовался мосье Бекс. – Уведомьтемосье Отэ и передайте мадам, что мы сейчас будем.

Пуаро все медлил, глядя на убитого. Я даже подумал было, ужне собирается ли он дать клятву, что не успокоится, пока не найдет убийцу. Нопротив ожидания он не сказал ничего торжественного или значительного. Весьмаобыденно и просто он произнес несколько слов, которые показались мне досмешного неуместными в этот момент:

– Слишком уж длинный плащ он носил.

Мосье Отэ уже ожидал нас в холле, и мы все вместе,возглавляемые Франсуазой, двинулись вверх по лестнице. Пуаро поднимался как-тостранно, зигзагами, чем немало меня озадачил. Заметив мое удивление, онподмигнул мне.

– Еще бы служанкам не слышать, как мосье Реноподнимался, – шепотом сказал он. – Ступеньки скрипят все до единой,от такого скрипа и мертвый проснется!

На лестничную площадку выходил также узкий боковой коридор.

– Здесь комнаты прислуги, – пояснил нам Бекс.

Нас же повели по широкому коридору. Франсуаза остановилась упоследней двери справа и тихо постучала.

Слабый голос пригласил нас войти. Комната была просторная,солнечная, с окнами на море, которое синело и искрилось всего в какой-нибудьчетверти мили от дома.

На кушетке высоко в подушках лежала рослая женщина весьма примечательнойнаружности. Подле нее с озабоченным видом сидел доктор Дюран. Хотя мадам Ренобыла далеко не молода и ее некогда черные волосы сверкали серебром, в нейчувствовалась незаурядная личность, волевая и решительная. Словом, как говорятфранцузы, une maоtresse femme.[35]

Она поздоровалась с нами легким, исполненным достоинствакивком.

– Прошу садиться, господа.

Мы сели в кресла, помощник следователя устроился за круглымстолом.

– Надеюсь, мадам, – начал мосье Отэ, – высможете рассказать нам, что произошло ночью, если, разумеется, это не слишкомтяжело для вас.

– Нет-нет, мосье. Ведь дорога каждая минута. Эти подлыеубийцы должны быть пойманы и наказаны.

– Благодарю вас, мадам. Думаю, для вас будет менееутомительно, если я буду задавать вопросы, а вы ограничитесь только ответами наних. В котором часу вы легли спать вчера?

– В половине десятого, мосье. Я была очень утомлена.

– А ваш муж?

– По-моему, час спустя.

– Не показалось ли вам, что он расстроен или, можетбыть, взволнован?

– Нет, не более, чем обычно.

– Что же случилось потом?

– Мы спали. Проснулась я оттого, что кто-то зажал мнерот. Я пыталась закричать, но не смогла. Их было двое, и оба – в масках.

– Вы не могли бы описать их, мадам?

– Один очень высокий, с длинной черной бородой, другой– небольшого роста, коренастый, тоже с бородой, только рыжеватой. Оба в шляпах,надвинутых на самые глаза.

– Гм! – задумчиво произнес следователь. –Что-то многовато бород получается.

– Вы думаете, они накладные?

– Боюсь, что да, мадам. Но, прошу вас, продолжайте.

– Тот, что поменьше ростом, держал меня. Сначала онзасунул мне в рот кляп, потом связал руки и ноги. Другой сторожил моего мужа.Он схватил с туалетного столика нож для разрезания бумаги, острый как бритва, иприставил его к груди мосье Рено. Когда коротышка связал меня, они оба занялисьмоим мужем, заставили его встать и вывели в гардеробную. Я едва не потеряласознание от ужаса, но все же отчаянно старалась хоть что-нибудь услышать.

Они говорили так тихо, что я ничего не могла разобрать. Ноязык мне знаком, это ломаный испанский, распространенный в некоторых странахЮжной Америки. Мне показалось, они сначала требовали что-то у моего мужа,потом, видно, разозлились и стали говорить громче. По-моему, высокий сказал:«Ты ведь знаешь, что нам нужно. Документы! Секретные документы! Где они?» Чтоответил муж, я не слышала, только второй злобно прошипел: «Лжешь! Мы знаем, ониу тебя. Где ключи?»

Потом я услышала, как они выдвигают ящики. Видите ли, вгардеробной мужа есть сейф, где он обычно держит наличные деньги, довольнокрупные суммы. Леони говорит, что они вытряхнули все из сейфа, забрали деньги,но, видимо, того, за чем охотились, не нашли. Потом, слышу, высокий, проклинаявсе на свете, велит мужу одеваться. Но тут, видно, какой-то шум в доме спугнулих, и они втолкнули полуодетого мосье Рено в спальню.