моему сожалению, но позже мой приятель доложил мне, что она не осталась равнодушной к моим достоинствам. Вот уже несколько вечеров подряд Бенар буквально умолял меня прийти.

Наконец я решился заглянуть к нему, благо перспектива провести весь вечер перед телевизором, глядя первую программу и заедая ее готовым рагу из банки, показалась мне невыносимой.

Должно быть, я выглядел весьма жалким Дон Жуаном. Мысли мои были всецело заняты случайной встречей с Бертье. Сам не знаю почему, я ни единым словом не обмолвился об этом Бенару. Ведь в общем-то никакой особой тайны тут не было. А может, мне не хотелось признаваться в том, что я сам оказался на улице Дювивье, там, где мое присутствие выглядело более чем странным.

— Н-да, старик, что-то ты сегодня не в форме. А я-то расписывал Кларе, какой ты у нас бываешь весельчак, когда разойдешься вовсю… Она небось теперь думает: вот врун бессовестный!

Я попытался выжать из себя хотя бы подобие улыбки, повернувшись к моей соседке, которая вернула мне ее сторицей.

— Да, знаешь, вся эта история с Маршаном слегка выбила меня из колеи, — признался я Бенару. — Извините меня, Клара. Этот старый дуралей прав: иногда я бываю большим забавником.

Бенар наполнил стаканы. Обед приготовила его невенчанная половина, и, должен сказать, это был один из мотивов, побудивших меня выбраться из дома. Кристина стряпает так, что поешь — и можно умирать спокойно.

— Это верно: когда ты в ударе, от тебя животики надорвешь! — сказал Бенар и обратился к Кларе: — Он умеет изображать чуть ли не всех наших политических деятелей. Я ему частенько говорю: захоти только продемонстрировать свои таланты на людях — и деньги будешь лопатой грести. А какой он звукоподражатель! Эй, Ноблар, ну-ка изобрази нам лошадиный галоп! Это у тебя потрясающе выходит, слушаешь и прямо ушам своим не веришь.

Я угрюмо мотнул головой.

— А почему вы никогда не зовете друг друга по именам? — вмешалась Клара. И я вопросительно глянул на Бенара.

— И правда. Он никогда не называет меня Жан-Мари, а я его — Люсьеном…

— Это, наверное, старая, почти военная привычка, — бросил я, весьма довольный тем, что удалось увести разговор в сторону от моих имитаторских "талантов".

— Странно, тридцатипятилетние мужчины, а обращае-тесь друг с другом, как школьники на перемене, — продолжала Клара.

Наступила пауза. Вечер получался на редкость унылый. Из-за меня.

— Вы уж извините, — сказал я хозяевам. — Что-то я нынче не в своей тарелке; пожалуй, веселитесь-ка дальше без меня…

— Заткнись, болван! — Бенар выжрал столько вина, что совсем закосел. — Ты что, собрался нас разжалобить своими душевными переживаниями? На-ка лучше выпей!

Он откупорил бутылку шампанского и попросил Кристину достать бокалы. Мы чокнулись и выпили за Полицию (с большой буквы), за милых женщин, за нас самих, а потом помянули Маршана. Бутылка опустела в два счета. Ее тут же сменила другая. За ней появились сигары. Потом склянка старого коньяка. Голоса звучали все громче и громче. Я изобразил поезд, проходящий по тоннелю, потом лошадь, выстрелы и индейский клич. Словом, разошелся вовсю. Вконец воодушевившись, я продолжил концерт имитацией Жискара, Барра, Миттерана и Дональда[11]. Слушатели мои прямо подыхали со смеху.

Шоу завершилось показом Марше. По правде говоря, я имитирую не самих людей, а их имитаторов. Так гораздо легче. Это вам подтвердит любой актеришка.

— Ну, что я вам говорил! — торжествовал Бенар. — Да он лучше, чем Люрон и Себастьен[12], вместе взятые!

Я скромно молчал. Пьяный в дым.

Впрочем, никто этого не замечал, все были под тем же градусом. Клара прижала свою ногу к моей, я и не думал отодвигаться. Бенар, который уже лыка не вязал, так старательно подмигивал мне, что это видели все до одного. Во всяком случае, справа от меня не умолкало то хихиканье, то истерические взрывы смеха. Но я накачался в усмерть, меня уже ничего не смущало. Напротив.

Последний всплеск благоразумия случился у меня лишь при виде возникшей на столе бутылки " Баллан-тайнз"[13].

— Н-н-нет, — пролепетал я, глядя на неумолимо наполнявшийся стакан.

Встав, я неверной походкой направился туда, где, как мне смутно помнилось, находился сортир. Но это оказалась ванная, и я со смаком отлил в умывальник. Потом я умылся ледяной водой и отворил окно. Довольно долго я дышал свежим ночным воздухом, озирая соседние крыши. Бенар живет в XIX округе, а точнее, на Плезанс, и здесь Париж выглядит театральной декорацией.

— Все в порядке? — услыхал я из-за двери.

Перед тем как ответить, я, насколько мог, привел себя в божеский вид. Дверь приотворилась, вошла Клара. Я отвернулся к окну. Она облокотилась о подоконник рядом со мной, и я сказал, что все нормально, спасибо за заботу.

С минуту она молча глядела на улицу и вдруг прижалась ко мне. Я положил руку ей на плечо. В темноте ее волосы пощекотали мне губы. Я привлек ее к себе — и вдруг она впилась мне в рот поцелуем. От нее пахло виски, но все равно ощущение было очень даже приятное. Ее язык приник к моему; мы медленно соскользнули вниз, на коврик. Кларина блузка задралась сзади, и моя рука без всякого труда попала под нее, ощутив гладкую кожу. Она взялась за мой пояс. Я отодвинулся.

— Здесь?

Клара не ответила, но ее действия были вполне недвусмысленны. У меня еще хватило соображения встать и запереть дверь; когда я обернулся, Клара уже скинула с себя все.

Я переночевал у Бенара. После нашего бурного представления в ванной комнате, о котором я сохранил весьма смутное воспоминание, если не считать короткой интермедии в ванне, когда Бенар орал нам из-за двери: "Эй, там, кончайте воду лить, вы нас затопили!", в общем, после всех этих всемирных потопов Клара оделась и уёхала домой. А я заснул у Бенара на диванчике, завернувшись в покрывало.

Разбудила меня Кристина, часов в семь она прошла в ванную. Я сварил чуть