Мария сжала обеими руками его ледяную дрожащую руку.

— Да, — выдавила она, — да, милорд, она приехала. Отдыхайте теперь. Все хорошо.

Вилл сузил глаза, и они на миг сфокусировались на склоненной голове Марии.

— Мне очень жаль, Мария, — послышался его тихий голос. Вдруг голова его запрокинулась, а взгляд устремился куда-то мимо Марии.

— Мне тоже очень жаль, дорогой господин мой. Неужели вы меня не простите?

Она подняла руку с губкой — вытереть его лоб, но муж уже не слышал ее слов. Едва первый луч нового дня упал на его лицо, Вилл Кэри умер.

Когда помертвевшая Мария и молчаливая Нэнси обмыли и переодели покойника, Стивен вдвоем с дюжим конюхом положили обернутое в саван тело на снятую столешницу и отнесли на кладбище при часовне. Жертв потницы полагалось хоронить без промедления, дабы их тела, разлагаясь, не заразили воздух смертельными миазмами, особенно в жаркие летние месяцы, когда зараза была в самой силе. Некому было дать им разрешение хоронить Вилла на территории часовни, но Мария все равно приказала Стивену с двумя другими слугами рыть могилу. На следующий день Нэнси отыскала на окраине Кингстона доброго старичка-священника, который прошел с ней целых пять миль, чтобы прочитать над могилой положенные молитвы и провести соборование посмертно, как то дозволялось для всех жертв эпидемий. Через два дня после смерти Вилла они стояли тесным кружком у низкого холмика свежей могилы. Мария никак не могла поверить в случившееся. Ничего, кроме безграничной, гнетущей пустоты в душе, она не ощущала.

— Быть может, мы потом попросим короля перезахоронить его в Даремском монастыре, где Вилл сам хотел бы упокоиться. А возможно, сумеем найти и деньги на красивый бронзовый памятник, чтобы он почивал там вместе со своими предками, — без конца повторяла она в тот день то Стивену, то Нэнси, то старику-священнику.

Через три дня после смерти Вилла Мария настояла на том, чтобы спать прямо на голых веревках, раньше поддерживавших матрас на ложе. И матрас, на котором умер больной, и меховую накидку, и все постельное белье они сожгли на костре посреди двора. Шарахаться от них было некому, во дворце осталась лишь горстка слуг, брошенных своими бежавшими в спешке хозяевами; некому было и утешать Марию, кроме Стивена и Нэнси. Она никого и не хотела видеть. Ей казалось, что она тоже умерла, и долгие часы в тот третий день смотрела на побеленный потолок — безмолвного свидетеля смертных мук Вилла.

Ей казалось, что вечером она поспала, однако не сумела бы сказать, где и когда заканчивались сны и начинались грезы наяву. Нэнси старательно вымыла и выскребла полы, а теперь посыпала их свежими травами. Как смели другие так спокойно продолжать заниматься повседневными делами, когда Вилл умер, а его Богом данная жена так подло предала его? Все эти месяцы, когда он так нуждался в ее поддержке, она лишь ополчалась против него. Упивалась своей властью над королем за счет законного супруга, а когда уже не могла быть вместе с королем, нашла себе другого. Она всем сердцем, самозабвенно полюбила другого мужчину и спала с ним по собственной воле, испытывая радость от этого, а тем временем несчастный муж ее напрягал все силы, чтобы отвоевать себе место у королевского трона. Отвоевать и для себя, и для их детей.

Мария снова возблагодарила Бога за то, что Кэтрин в Гевере, в безопасности. Как ужасно будет объяснять все Кэтрин, а сыну уже семь лет, он быстро и сам все поймет. Она послала записку несчастной сестре Вилла Элеоноре, запертой в Уилтонском монастыре. «Теперь все мечты Элеоноры пойдут прахом», — рассуждала Мария сквозь пелену, окутавшую ее обессиленное тело и разум.

Одета она была по-прежнему в то, что надела на похороны. Черного у нее не было, но она где-нибудь раздобудет траурные одежды, пусть у них и нет наличных денег. Но белое платье у нее было. Во Франции вдовы носили белое. Возможно, удастся продать что-нибудь из того, что дарил ей король, или же одно из поместий, которые Вилл получил на их свадьбу. Ей хотелось бы так лежать и лежать, каяться в своих грехах, пока по осени не вернется сюда весь двор и не найдет ее, вот так распростертую. Набухшие веки снова сомкнулись.

Потом тьму ее мыслей прорезали птичьи трели где-то за окном, и Мария внезапно сообразила, что делать. Надо ехать в Гевер!

Она резко села на кровати, и сразу перед глазами все закружилось. Мария чувствовала слабость, ей стало очень страшно.

— Да нет, пота ведь нет, мне ничуть не жарко, и в животе никаких болей, только есть хочется, — вслух успокоила она себя.

— Госпожа, вы проснулись? Вам теперь лучше? Я смотрела на вас, как вы спали много часов, и видела, что вы не заболели, — проговорила Нэнси, низко склоняясь над ней и придерживая край передника с собранными травами.

— Да-да, Нэнси, мне уже лучше. Мне необходимо поесть, попить, подкрепить свои силы.

— И слава Богу! — Верная служанка истово перекрестилась.

— А после надо будет погулять в парке до самого вечера, потом как следует выспаться. Завтра, как только упакуем самое необходимое, мы с тобой и Стивеном отправимся домой, Нэнси. Домой, в Гевер.

— Но нам не проехать по дороге до самого Гевера — втроем, с такой знатной дамой, что за версту видать. На дорогах опасно, особенно во время чумы. Все дороги так и кишат разбойниками. Вам и Стивен то же самое скажет.

— Ничего не поделаешь, Нэнси. Если надо, я переоденусь мужчиной. Мы не можем никого нанять в сопровождающие, как бывало раньше. Отправляемся завтра, так что ты предупреди Стивена, пока я буду завтракать.

Рослая девушка открыла было рот, словно собиралась возразить, но вместо этого лишь бросила на стол травы из передника и быстро вышла из комнаты.

— Вот так. Один день быстрой скачки — и мы в Гевере. Дома, вместе с матушкой и Кэтрин. — И Мария поспешно впилась зубами в персик.

Мария проснулась гораздо позже, чем собиралась, и сразу же рассердилась на Нэнси, которая не разбудила ее, из-за чего большая часть утра пропала даром.

— Я не собираюсь останавливаться на ночлег в чьем-нибудь доме или на постоялом дворе, пока мы не доберемся домой, — сердито выговаривала она Нэнси, надевая коричневое платье для верховой езды. Мария хотела переодеться, но подходящей по размеру мужской одежды у нее не было, а надеть любой из костюмов Вилла она не могла себя заставить, хотя в этом случае проделала бы немалый путь действительно верхом, а не в досаждавшем ей дамском седле. Впрочем, никто и не подумает, что у них можно что-то отобрать, — они ведь поедут без единой вьючной лошади.

Она подробно объяснила Стивену, где он должен закопать ее драгоценности. Они будут надежно сокрыты под слоем травы у той увитой розами беседки, где давным-давно они со Стаффом нашли убежище от дождя, от Вилла и короля. Мария до боли закусила губу. Все это теперь в прошлом, а ей предстоит каяться и каяться. Пусть дело Кэри умерло вместе с Виллом, но она должна растить и воспитывать его детей, а о собственных неуместных страстях позабыть.

Она укладывала в чересседельную сумку два платья, когда дверь у нее за спиной отворилась.