Мария из-под полуприкрытых век наблюдала, как отец повернулся и быстро зашагал прочь, догоняя короля.

— Вам есть что сказать, мадам? — поинтересовался Вилл, как только их уже не могли слышать ушедшие.

— О чем это, Вилл? О загадочных указаниях отца или о голодном взгляде Его величества?

— Не надо говорить так громко, Мария. Я имел в виду осведомленность твоего отца о… ну, о том, что у нас не все благополучно.

Мария направилась к лужайке, где должно было проходить празднество, и Виллу пришлось ее догонять.

— Откровенно говоря, Вилл, тебе пора бы уже привыкнуть к тому, что отец всегда обо всем осведомлен. Вряд ли для кого-нибудь при дворе такая уж тайна, что ты ночуешь где угодно, только не в опочивальне леди Кэри.

Рука Вилла метнулась вперед и ухватила ее за запястье, развернув лицом к нему.

— А вы, мадам?

Она спокойно выдержала его взгляд, не давая испугу и презрению отразиться на лице. Чуть позади Вилла, на тропинке, она краем глаза заметила Стаффа в светло-коричневом с золотом дублете. На каждой руке его повисло по красавице. Если он подойдет к ним с Виллом в эту минуту, когда Вилл настроен столь подозрительно, она погибла…

— Вилл! Вилл Кэри! — Вилл отвернулся и прищурился от яркого полуденного солнца. К ним спешил запыхавшийся сэр Фрэнсис Вестон, одетый весьма неудачно для такого атлета и воина, каким он был, — в желтое. — Вилл и Мария! Его величество просил меня пригласить вас прямо к его столу. Сказал, что ради удовольствия леди Анны вся семья Буллен должна сегодня собраться вместе.

Они сошли с тропинки и зашагали напрямик; спиной Мария ощущала, как Стафф сверлит ее взглядом. «Ну да, — сердито подумала Мария, — еще бы, “ради удовольствия леди Анны”». Она пять лет с перерывами была возлюбленной короля и до сих пор могла весьма ясно читать его мысли. На тропинке ему удалось бросить на нее лишь мимолетный жадный взгляд, теперь же он хочет либо использовать ее, чтобы поставить на место Анну, а заодно и их хитроумного отца загнать в тупик, либо… Нет, другое «либо» не могло состоять в том, что после столь долгого перерыва он смотрел на нее с неподдельным мужским интересом. Нет. Этому больше не бывать. Она лучше убежит и утопится в мутной Темзе! Потом, когда начнутся танцы, надо как-то пробиться к Стаффу. Стафф всегда знает, что делать.

— Мария, ты хорошо себя чувствуешь? Я вовсе не хотел портить тебе такой счастливый день. Наконец-то Кэри полностью вернули себе расположение Его величества! Элеонора очень обрадуется, когда узнает об этом.

Мария лишь кивнула в ответ, поджав губы, когда их усаживали за королевский стол. Стаффа она не видела — он, несомненно, расположился где-то далеко позади, в толпе.

Майское солнышко скользило в золотых туфельках по синему-синему небу, а увеселениям и танцам не было видно конца. Каждый год принято было выбирать новых короля и королеву мая. Мария наблюдала, как нынче выбирают Изабеллу Дорсет, которую король прочил некогда в жены Стаффу (тот сам ей об этом говорил), и младшего сына Гилдфордов. Ей вспомнилось, словно во сне, как выбирали ее саму, когда она только прибыла сюда от блестящего двора Франциска.

Она плясала вокруг майского шеста со многими партнерами, свивая, затем развивая ленты, за которые держалась каждая пара, бегая вприпрыжку и кланяясь друг другу в немудреных фигурах танца. Первым танцевал с нею Вилл, потом Джордж, потом Вестон, потом Норрис, и даже сам король. Наконец ей достался Стафф.

Крепко придерживая ее одной рукой за талию, другой он обхватил ее руки, державшие ленту, и они двинулись по кругу.

— Вилл уезжает в Бьюли, — прошептала она.

— Знаю. Вы сегодня просто ослепительны, Мария, как весенний ангел, который встретился бы мне в саду, если бы только существовали весенние садовые ангелы.

— Много ли вина выпили вы и ваши очаровательные спутницы, милорд? — спросила Мария. Оба они совершенно запыхались. «Ох, только не это», — подумала она, потому что музыка затихла. Все закончилось слишком быстро. Все вокруг хлопали в ладоши и смеялись. Она понимала, что разочарование ясно написано у нее на лице, и тут Стафф посмел усмехнуться, глядя на нее сверху вниз. Они были вместе всего несколько мгновений, а он уже рад вернуться к этой невыносимой Дороти Кобгем и к ветреной королеве мая, бродить с ними по парку, а то и по лабиринту влюбленных.

— Любимая моя, ненаглядная Мария, неужели ты так и не научишься скрывать свои чувства? — стал он выговаривать ей, а в темно-карих глазах явственно прыгали чертики. — Я сказал ведь, что мне известно об отъезде Вилла. Как только тебе представится возможность сбежать от своей любящей семейки и от жадного взора короля, ты так и сделай. Только не возвращайся в свои покои и не соглашайся на поздний ужин в кругу семьи Буллен, от которой потом не отвяжешься. Ступай в комнаты лорда Аберганни на третьем этаже, прямо под южной башней. Если ты повернешь свою прекрасную головку, то сможешь сейчас увидеть окна нужной комнаты. Случилось так, — завершил он свои наставления шепотом, — что у лорда Аберганни умер в Йоркшире отец, и я пообещал присмотреть за его апартаментами, пока все домочадцы и слуги будут отсутствовать, — всю эту неделю.

— Ах, Стафф!

— Я же сказал: не показывайте, о чем думаете, мадам. Даже при вольных нравах двора нашего сорвиголовы Генриха здесь пока не вошло в моду предаваться любви с чужой женой возле майского шеста, под взглядами целой толпы. Иди пока к Виллу. Я буду ждать тебя.

Мария изо всех сил старалась спокойно идти к своему месту, не забывая кланяться и разговаривать с людьми, которых знала много лет, и не кричать при этом от радости. Нынче ночью у них будет свой уголок, своя постель, отчего ее сердце пело. Вдруг оказалось, что этот чудесный, столь желанный майский праздник тянется слишком уж долго.

21 июля 1528 года

Гемптон-Корт

«Страшное время» — так называли тогда эти длинные месяцы летнего зноя и духоты, июль и август, когда царственные особы и знать искали прибежища в сельских поместьях, а бедняки в городах молились, чтобы болезнь обошла их стороной. Вселявшая ужас потливая горячка снова проклятием нависла над тюдоровской Англией, а это нередко случалось в летние месяцы, начиная с тех пор, как она впервые поразила победоносных воинов Генриха VII на поле Босуорта[113]. Теперь это проклятие, вызывающее внезапную и неотвратимую смерть, было единственной причиной страхов могущественного государя Генриха VIII, унаследовавшего трон своего отца, — не считая того, что он по сию пору так и не имел законного наследника мужского пола, на которого мог бы оставить свою державу. В густых лесах Элтгема Его величество и избранный круг вельмож скрылись от длинных рук потливой горячки.