тот момент все равно было. Если он с моими ребятами разбираться поехал, какого лешего человека под удар подставлять было?!

Но Татьяну по протоколу ожидало возвращение на землю. На еще одну жизнь. Где, когда, в каком облике — неизвестно. Вот пусть и ищет ее до посинения, со злостью подумал я, лишь бы от меня подальше.

Но у меня уже был опыт Марины. Которая, несмотря на всю обработку, предыдущую жизнь вспомнила. А Татьяна изначально намного больше ее знала. Где гарантия, что мне же и не придется в один далеко не прекрасный день эти всплески памяти нейтрализовать? У меня перед глазами встало ее отрешенное лицо в ту нашу последнюю встречу на земле, когда она попросила меня не отменять операцию против мелких — и стало мне совсем паршиво.

Я вернулся в кабину грузовика и принялся действовать.

Первое: мобилизовать весь мой отряд на поиски аварий с максимально похожими на Татьяну и Анатолия трупами. Плюс еще один — для водителя грузовика. Плюс оформить ему подходящие документы.

Второе: сообщить целителям, что их услуги по очистке памяти пока не требуются. Плюс заявка на их услуги по смягчению удара для людей из компании этих психов. Плюс модерация их памяти, чтобы они Татьяну и Анатолия в погибших «узнали».

Третье: известить высшее руководство о случившемся. Плюс сигнал в соответствующую службу для приема Татьяны. Плюс сигнал … нет, с Анатолием без меня разберутся.

Когда я доставил их к нам наверх, Анатолия действительно уже ждали. Внештатники. Я чуть было не потребовал у них расписку в получении его все еще бесчувственного тела, но судьба Татьяны было сейчас важнее. Этот вопрос нужно решить, пока он в себя не пришел. Иначе нам здесь одна сплошная зона тяжелой турбулентности светит — и тогда он точно под распыление загремит.

При всей моей нелюбви к писанине этот рапорт дался мне особенно тяжело. Мне пришлось не просто докладывать о провале, но еще и изображать его как следствие одного форс мажора за другим. Максимально правдоподобно. Выводя при этом из-под удара своих ребят и все время подчеркивая, что практически подошедший к черте перехода к нам человек не может нести ответственность за целую череду случайностей.

Отправив рапорт, я связался со своей группой. Инсценировка аварии прошла намного удачнее, чем она сама. Я велел им анонимно вызвать земную полицию и возвращаться.

Сообщив руководству об успехе операции прикрытия, я узнал о созыве внеочередного заседания контрольной комиссии и о своем вызове на нее.

Теперь мне предстояло не менее сложное.

На все время после аварии я заблокировал канал связи с Мариной — нужно было действовать. И потом, коротко сообщив ей, что сейчас буду, я еще посидел у себя в кабинете, собираясь с мыслями. Мне совершенно не улыбалось распрощаться ни с нашим плодотворным сотрудничеством на земле, ни с перспективой заполучить ее однажды в свой отряд.

В ее приветственной речи не оказалось ничего нового — полетели громы и молнии и в адрес всего нашего сообщества, и в мой лично, и на голову Анатолия, естественно. Я только не ожидал вопроса «Что делать?». У нас все, что нужно, я уже сделал, а на земле — с какого, спрашивается, перепуга я знаю?

А вот кто меня по-настоящему удивил, так это Тоша. И Марину укоротил так, что у той челюсть отвисла, и с мелкими нужный тон нашел, и даже с Максом их вечные разборки в сторону отложил. Хотя, честно, договариваться с темными об имитации распыления и еще давать им шанс набрать на этом очки респектабельности — это уже перебор.

Но когда он мою мысль с пол-звука улавливать начал — прямо как мои орлы! — я на него вообще новыми глазами глянул. С ним напрямую мы, пожалуй, сработаемся. Я решил сделать все возможное и невозможное, чтобы Татьяну — а вместо с ней и Анатолия — у нас оставили. Тогда за этот вверенный мне участок земного фронта можно быть спокойным.

До невозможного не дошло. Я настроился взять всю вину на себя, прошение об отставке на стол положить, если потребуется, и давить всем своим весом на тот факт, что человек не должен пострадать из-за нашей — моей — ошибки.

Меня выслушали. После чего, даже без обсуждения, сообщили мне, что мое заключение полностью совпадает с выводами комиссии. Татьяна принята и проходит подготовку к переводу в центр первичного обучения.

Более того, на проведение операции по моделированию памяти мелких наложен временный мораторий.

Что меня не столько обрадовало, сколько еще больше насторожило. Как-то слишком легко мы отделались. Впрочем, об Анатолии даже слова не прозвучало. Не исключено, что у комиссии свои каналы информации есть, по которым и просочились данные о его роли в моем провале. Тогда основной удар вполне мог на него прийтись.

Вернувшись к себе, я попытался выйти с ним на мысленную связь. Ответом мне было глухое молчание. Я почувствовал, что закипаю. Я же ему личный, прямой канал предоставил — какого лешего он меня блокирует?

В последующие несколько дней у меня из головы не выходил тот последний раз, когда он резко оборвал связь со мной — и чем это кончилось.

Я послал официальный запрос хранителям и внештатникам. Первые отделались отпиской: «Дело находится на рассмотрении». Вторые не менее официально поинтересовались причиной интереса к сотруднику чужого подразделения.

Попытка связаться непосредственно с главой хранителей тоже не дала результатов. Мысленный голос его звучал необычно сухо и сообщил мне, что вверенное ему подразделение вполне способно решить свои внутренние проблемы без посторонней помощи.

Дошло до того, что пришлось у Макса личную аудиенцию выпрашивать, чтобы выяснить, не получали ли темные наряд на распыление.

И постоянно врать — в первую очередь, Марине — что ситуация под контролем. С каждым разом все менее убедительно — за отсутствием хоть каких-то деталей этого контроля.

Явился Анатолий, когда на земле уже настоящая паника началась. Увидев эту наглую рожу, ввалившуюся в мой кабинет в мое отсутствие и без какого бы то ни было разрешения, я испытал такое облегчение, что сжатое в тугую пружину напряжение последних дней вырвалось наружу, сорвав попутно мне крышу.

И вот тут-то началось самое интересное. Как выяснилось, это не он меня блокировал, а ему любую связь, равно как и свободу передвижения. Правомерно, подумал я, поморщившись: карцер за все его самодурство — это еще не самый худший вариант.

А вот все разбирательство по поводу этого самодурства закончилось передачей права вынесения приговора в руки