мне, однако, не пришлось. Похоже, этот шутник действительно часто к тайнику приходил — уж не знаю, то ли думать, то ли новые ловушки для меня придумывать. А вот сегодня была моя очередь.

Лишь только учуяв издалека волну морозного воздуха, я затаился, борясь с искушением зайти к нему с тыла и … пошутить. Ведь не исключено, что это мой последний шанс застать его врасплох. А если этот гений как-то меня расшифрует? Похитить у Татьяны лавры первооткрывателя? Тогда до конца вечности и от нее, и от Стаса прятаться придется. А где же я спрячусь, если уже и инвертация укрытием быть перестала?

Нет, что бы там Макс ни говорил, мое самообладание даже меня самого иногда поражало. Когда темный гений устроился возле поваленного дерева, я уже смог полностью сосредоточиться на своих ощущениях. Находиться рядом с ним было более чем терпимо — я почти вплотную к нему приблизился. От него исходил холод, как и от всех инвертированных, но ощущался он как поток холодного воздуха из холодильника, открытого в нестерпимо жаркий летний день.

Я насторожился, ожидая и в этом приятном ощущении какой-то подвох, но темный гений никак не реагировал на мое присутствие. И на поток мыслей тоже. Что я, впрочем, ожидал — насколько мне было известно, в мысленном блоке была надобность только в видимости.

А вот завтра он нам понадобится, когда Татьяна будет проникновение через инвертацию демонстрировать. Нам всем, кроме темного гения, придется в видимость перейти — ради чистоты эксперимента.

Минуточку, но так же мы внештатников привлечем, как свеча ночных бабочек! И зачем я только от операции прикрытия отказался! Значит, в видимость переходить нельзя. И не переходить нельзя, чтобы Татьяна среди четырех печек не оказалась. Ну, ладно, трех — я с ней всегда мысленно обняться могу.

Я снова замер, ухватив, наконец, за хвост ту постоянно ускользающую от меня мысль. Татьяне совершенно незачем волноваться было — дело не в объятиях. Они только нам с ней нужны — мы слишком сильно друг на друга действуем. Дело в физическом контакте — недаром у обычных хранителей на земле система защиты от него прямо в сознание встроена — любое прикосновение к объекту хранения, и марш в невидимость! А то я не помню.

Наконец-то пойманная мысль потребовала немедленного подтверждения. Я вдруг вспомнил, как темный гений меня за руку в чемоданчике схватил. Должно хватить. Я сосредоточился, глядя на источник холода и детально представляя себе ощущение его руки на своем запястье…

И таки увидел его. Вернее, часть его. Оказалось, что он устроился на земле за поваленным деревом, над которым мне только голову его и было видно. Обычную круглую голову, с торчащими во все стороны вихрами, с травинкой, зажатой в зубах, и устремленным куда-то вдаль взглядом чуть прищуренных глаз.

Я тут же отпустил это видение — мало ли что этот гений учуять может? Главное, что получилось.

С Максом я вспомню наши — с Тошей — крепко сжатые руки, когда нас в последний раз с земли утаскивали после инцидента с наблюдателем Игоря.

А со Стасом… С ним придется вспомнить заломленную за спину руку. Неприятно, конечно, но точно лучше, чем представлять себе его руки, сжатые у меня шее.

К Татьяне я прилетел на крыльях вдохновения и, не скрою, сознания, что и я не лыком шит. А то уже прямо комплекс неполноценности образовываться начал.

— Темного идентифицировал, блок проверил, — чуть покривил я душой, чтобы и ей сюрприз завтра устроить.

— Пойдем погуляем, — ткнулась Татьяна лбом мне в плечо.

По дороге к лесу она была как-то необычно молчалива. И в дальний лес не пошла. Я бережно взял ее под руку, стараясь передать ей свою уверенность в завтрашнем дне.

— Все будет хорошо, — негромко сказал ей я.

— Конечно, — кивнула она. — Но если все же нет, я хочу, чтобы ты сейчас кое-что узнал. И не забывай, что ангелы не злятся.

Я остановился, настороженно глядя на нее.

— Помнишь, мы читали историю Тени? — спросила она, и, не дождавшись моего ответа, продолжила: — Так вот, это несправедливо.

— Что несправедливо? — не понял я.

— Он такой же, как наш Игорь, — ответила она. — И даже не знает об этом.

— Татьяна, — быстро проговорил я, — я тебя прошу: давай не будем ничего придумывать!

— Я ничего не придумываю! — вспыхнула она. — Ты только вспомни, что с Игорем творилось, пока он не узнал, кто он.

— А что он творил, когда узнал, ты помнишь? — спросил я.

— Помню, — кивнула она. — Но и тогда он не один был. Он и сейчас не один — если что, ему помогут. А Тень всегда был, не понимая, почему он от окружающих отличается.

— Ну, и что мы можем с этим сделать? — пожал я плечами. — В прошлое не вернешься. Он свою жизнь уже прожил.

Татьяна какое-то время молчала, глядя в сторону. Слава Всевышнему, подумал я, увидела, наконец, очевидное.

— Я дала ему почитать нашу историю, — вдруг произнесла она, уставившись на меня исподлобья.

Мне показалось, что я ослышался. Знаете, как бывает: порыв ветра, писк птицы, визг тормозов, звон стекла, глухой звук удара — и за всеми этими звуками вам случайно слышится совсем не то, что было сказано.

— Ты … что сделала? — переспросил я, внимательно следя за ее губами, чтобы по ним ответ прочитать.

— Не прикидывайся глухим, — отчетливо выговорила она.

— Нашу историю? — еще раз уточнил я.

Она молча кивнула.

— Этой бледной немочи? — решил я исключить любую обмолвку.

Она поджала губы.

— Всю нашу жизнь? — все еще не мог поверить я. — Во всех ее подробностях? Которые еще вчера ты не хотела темному показывать?

— И что? — даже не покраснела она. — Ты же сам, по-моему, собирался ее всем направо и налево раздавать!

Вот я знал, что идея Марины рано или поздно мне боком вылезет!

— Так это же для пользы дела! — рявкнул я на обеих.

— И я для дела! — запальчиво воскликнула Татьяна.

Я похолодел. Судорожно вспоминая, не оставлял ли где, в пределах досягаемости Татьяны, телефон. Если они как-то связались, если они как-то сговорились, если они заявят мне, что это всего лишь логическое продолжение идеи Марины … которую я обещал реализовать…

— Для какого дела? — спросил я, прищуриваясь.

— Нам нужен Тень, — продолжила Татьяна. — Он может послужить ярчайшим примером того, к чему приводит сокрытие истины в отношении наших детей.

— Мы не знаем, зачем он здесь появился, — напомнил я ей.

— Вот именно! — обрадовалась она так, словно я поддержал ее. — Мы ничего не знаем. О прообразе