где после ритуального доклада в ответ на вопрос: «Кто желает выступить?» повисает «тягостное молчание». Потом на трибуну идет редкая цепочка местных записных ораторов, то есть лидеров организации, которым не отвертеться от выступления по должности. «Прения, как говорят, „развернулись“», – пишет ироничный автор. Его ирония пропадает в оценке результата: «…коммунисты покидают зал с чувством неудовлетворенности: выступления на партийном собрании не обогатили их». Второе искажение – это зажим критики. Пример – «бестактная реплика замсекретаря партбюро» на одном из собраний, которое посещал автор этой статьи. Реплика была предназначена работнице, выступавшей с критикой партбюро: «она, мол, идет в хвосте отсталых настроений». Третье искажение – это когда члены президиума превращаются в «регулировщиков» прений: дают слово «спокойным» людям, а «принципиальные коммунисты» ставятся в конец списка выступающих; поэтому часто слова в прениях они так и не получают [Бонарёв 1962: 14–15, 28][240].

Заметьте, что цель собрания здесь напоминает цель комсомольского собрания, как его рекомендовали проводить еще в 1940-е годы; политические организации (такие, как комсомол и партия) стремятся не просто обсудить проблемы производства и техники, а сделать так, чтобы посетившие их собрание ушли «обогащенными», то есть более развитыми в понимании коммунистических ценностей (прирост ценностей и дает особое, духовное богатство) или с бо́льшим багажом знаний. Если они этого не получают – значит, морально-воспитательная функция собрания не работает; есть только ритуализм (слова «технократизм» тогда еще не знали). Интересно, что брошюра начинается с отсылки к письму ЦК 1924 года «Об очередных задачах работы партийных производственных ячеек», когда после «ленинского призыва» партия пыталась понять, что ей делать с наплывом новых необразованных коммунистов. Она рекомендовала тогда опереться не на пришедший партийный молодняк, а на «середняков-партийцев», привлекая их к ведению собраний, в повестку дня которых надо было включать все реально интересное, чтобы вновь вступившие не разочаровались в партии и реально духовно «обогатились» [Бонарёв 1962: 8].

Нравоучительная функция партсобрания видна и в брошюре о том, как провести собрание в небольшой партгруппе. Понимая, как и полковник Роберт, законы жанра и особенности малой группы, автор советует упростить и смягчить обязательную процедуру «слушали – постановили»: не избирать президиум такого собрания, вести его самому, не утверждать регламент и не вести протокол (хотя после собрания, чтобы запомнить для будущей работы то, что произошло, стоит оставить заметки в своем дневнике). Но есть одно, что никогда бы не посоветовал Роберт: надо обязательно упоминать в откровенном партийном разговоре всех по именам, так как только тогда отдельные личности задумаются о своих персональных недостатках, захотят поработать над своими ценностями и исправят эти недостатки [Ширяев 1968: 35–38][241]. Функция такого даже малого собрания – воспитание личности, а не нахождение общей позиции группы. В этом и разница.

Что делать?

Я редко пишу статьи, заканчивающиеся призывами к действию, но здесь этого не избежать. Во-первых, было бы неплохо адаптировать Наказ Муромцева – Острогорского – Маклакова к нуждам современной России, и прежде всего к нуждам ассоциаций ее гражданского общества. Во-вторых, мы должны изучить несколько не до конца понятных нам вопросов.

Начну с первого. Если адаптировать Наказ, то надо прежде всего добавить в него две вещи. Сначала обязательно ввести процедуру апелляции члена группы ко всей группе по поводу действий председателя собрания, чего в Наказе почти не предусматривалось. Если есть опасность, что такая апелляция может привести к постоянным обструкциям и к торможению работы группы, то надо, наверное, ввести механизм ее постадийного введения во времени. Потом надо ввести жесткие правила насчет запретов переходить на личности и исключений, когда это позволяется (работа в малых комитетах, например). Надо помнить, что тенденция использовать имена проистекала у масс из желания красиво и обидно победить конкретного соперника в дискурсивном бою, а у партийных идеологов – из желания воспитывать каждую отдельную личность. Задачи такого воспитания ушли; а группа людей, собравшихся что-то сделать вместе, может в конце концов понять, что выгоднее заняться странным ритуалом неназывания сидящих в зале по имени, чем похоронить саму возможность что-то сделать вместе из-за постоянно возникающих склок. Нашей задачей теперь также не является проведение собрания с целью сообщить аудитории, что является истинной верой или просто истиной. Наша задача – создать условия, при которых группа с разными индивидуальными мнениями по определенному вопросу сможет представить их друг другу, обсудить и в обозримые сроки прийти к эффективному суждению насчет того, чего данная группа хочет. А группа людей, желающих добиться чего-то вместе, может в конце концов понять, что если всегда есть расхождение мнений, то надо процедурно защитить меньшинство от тирании большинства через право апелляции на действия председателя. Иначе меньшинству, как обычно, ничего не останется, как выйти из группы и основать еще меньшую группу, что часто хоронит саму возможность что-то сделать вместе – как для тех, кто ушел, так и для тех, кто остался.

Кроме переделки Наказа надо обобщить и, если потребуется, дополнительно изучить тот практический фон, с которым столкнется возможное применение Наказа в работе разнообразных групп и ассоциаций России. Мы сейчас не знаем до конца, насколько советские практики проведения дискуссий до сих пор воспроизводятся при проведении собраний в России в разных сферах ее общественной и публичной жизни. Возможно, 25 лет жизни после перестройки уже повлияли на обычные навыки и интуиции по проведению таких собраний. Возможно, есть новые социальные или этноконфессиональные группы, где они ослаблены или не действуют, а начинают действовать какие-то другие.

Второе – надо найти ассоциации гражданского общества, которые желали бы поэкспериментировать с правилами Наказа. Ясно, что это легче предлагать тем группам, которые уже знакомы с правилами парламентской процедуры. Например, мы видели, как это работает (или нет), во время конференции российской научной диаспоры, проведенной в ЕУСПб в 2010 году. Ученые, имеющие профессорские позиции в ведущих университетах Северной Америки или Западной Европы, обычно знакомы с практиками дебата во время факультетских и университетских заседаний или с тем, что происходит во время встреч разнообразных комитетов, где им приходится часто встречаться, решая проблемы своих факультетов и университетов. Потому отсылка к методам ведения дискуссии, как это делают «там», может срабатывать в ассоциациях, члены которых имеют соответствующий опыт. Таких ассоциаций, правда, наверняка мало. Но здесь важно посмотреть, как они руководствовались бы правилами Муромцева – Острогорского – Маклакова, если бы эти правила были предложены такой группе или ассоциации.

Более важно, конечно, найти не тех, кто мог бы принять и использовать Наказ в своей жизни, а тех, кому это действительно нужно. Надо найти такие группы или ассоциации (от незарегистрированных движений до зарегистированных НКО, муниципалитетов и общероссийских организаций), кому Наказ помог бы