действий большинством партии, но продолжает заниматься тем же, – заставить, чтобы «он говорил… не дипломатически, не по-парламентски, а чисто по-революционному… Нам, рабочим, в течение шестилетней революционной борьбы стали понятны эти ученые фразы, и мы их понимаем не иначе как дипломатию, как планирование, как выкручивание для того, чтобы обвинить других, а себя оправдать». Гулый добавляет: а что до фактических деталей, то у нас в районе, например, просят – «пришлите парторга, а то своих умелых нет». Далее выступает Захаров и показывает, почему все парламентские «приемчики» и «выверты» Троцкого и надежда на дискуссию больше не работают. Он говорит: мы на этом съезде тоже сразу утвердили состав президиума и порядок дня без разговоров. Но что в этом плохого? Это же хорошо! Под аплодисменты он продолжает: это означает, что мы наконец научились выбирать президиум и намечать порядок дня. «Было время в 1917 году, когда мы спорили часа по два на выборах президиума, а насчет порядка дня полдня затрачивали. Это не дело и на это ссылаться не стоит» [Там же: 162–163, 170–171].

Регламент следующего, XIV съезда партии (прошедшего в декабре 1925 года) не был опубликован в его материалах. Голосовался он так же, как и на XIII, то есть был заранее напечатан «на членских карточках», и потому считалось, что каждый с ним ознакомился, и делегаты его быстро единогласно приняли [Четырнадцатый съезд 1926: 8]. Но то, что некоторые все еще пытались заставить его работать, что меньшинство пыталось на него опереться, чтобы защитить свои права, видно, например, из следующего эпизода в начале съезда. Регламент нынешнего съезда еще не был проголосован, как возникли разногласия по составу президиума. Многочисленная ленинградская организация подала письменное заявление председательствующему Рыкову (как того и требовал, например, регламент XIII съезда, утвержденный год назад) на внеочередное выступление. Слово было предоставлено. Представитель ленинградцев Авдеев зачитал заявление про то, что сеньорен-конвент партии при подготовке съезда против их воли назначил их представителем в президиум Комарова, когда они хотели Бадаева. (Комаров в дискуссии, развернувшейся перед съездом между ленинградцами и ЦК, поддерживал ЦК.) Председательствующий дал слово Антипову, который сказал, что сеньорен-конвент избирает в президиум не представителей отдельных организаций, а персонально отдельных личностей. Ленинградцы попросили дать выступить, в соответствии с регламентом, делегату, кто был бы за предложение убрать Комарова и включить Бадаева, но Рыков не дал этого сделать, сказав, что уже было одно выступление «за» и одно «против», только первый (Авдеев) читал по бумажке, а второй (Антипов) – говорил сам.

Налицо было использование председательствующим Рыковым своего поста для неисполнения требований регламента, но оспорить эти действия ленинградцы никак не могли. Регламент прошлого, XIII съезда этого не позволял, да и президиум, в который можно было бы внести какие-либо заявления или суждения «к порядку», не был на XIV съезде еще избран. Характерна речь Евдокимова из ленинградской организации, пытающегося убедить аудиторию, что здесь есть нарушение порядка честно организованного дебата: «Товарищи, я бы просил на одну минуту, которую мне предоставили, сохранить терпение. Не ставьте нас в такое положение, что нам сюда нельзя выйти даже по деловым вопросам без того, чтобы не раздавались реплики. Я взял слово к порядку голосования и говорю по этому вопросу. Мы вошли с предложением; против этого предложения высказался один товарищ, теперь мы просим слово в защиту своего предложения. Никакого нарушения со своей стороны мы не делаем, мы хотим только, чтобы наши законные права были осуществлены». После этого выступления Рыков все равно сразу же поставил на голосование предложение, что пора закрыть дискуссию по этому вопросу (большинство было за), и поставил на голосование предложение о введении Бадаева в президиум (большинство было против) [Там же: 5–6]. Вопрос был закрыт. Регламент стал орудием быстрого подавления меньшинства, особенно когда председательствующий играл в этом активную роль. То, что заложили в основание функционирования партийного регламента Плеханов и Ленин еще на II съезде, приносило свои плоды.

Битвы по процедурным вопросам, однако, становились все менее вероятны. Протоколы или стенографические отчеты съездов если и издавались, как в случае с XIV–XV–XVI съездами (Госиздатом, в 1926–1928–1930 годах)[238], то не содержали текста регламентов, что затрудняло их использование как на съездах, так и в работе парторганизаций более низкого уровня, или «первичек». Исключением было несколько публикаций в середине 1930-х годов. Например, текст партийного регламента приводился в протоколах V съезда, опубликованных в 1935 году, и в протоколах IX съезда, опубликованных в 1934 году [Пятый съезд 1935: 641; Девятый съезд 1934: 475][239]. Но это было уже начало эпохи высокого сталинизма, так что ни публикация этих протоколов, ни публикация в 1934 году протоколов Заграничной лиги русской революционной социал-демократии от 1903 года (где тоже был приведен особый регламент и прения по нему) не могли повлиять на сложившуюся структуру власти внутри партии.

Советские собрания

Каково было то минимальное представление о собрании, которое в результате получили массы людей в советском обществе, когда изощренные практики партийной элиты были сначала разжижены приходом рабочих и крестьянских масс в партию, а потом упрощены, если не отменены? Нам придется считаться с этим практическим фоном, чтобы оценить, насколько реалистично введение новой, адаптированной к современности модели наказа Муромцева – Маклакова для помощи в проведении собраний различных ассоциаций нынешней России. Ведь это советское интуитивное представление о том, как проводить собрание, сохраняется теперь в остаточном виде и в постсоветской действительности, если учесть, что теперь нет пионерских дружин и комсомольских организаций и школьные и университетские собрания проводятся нынешней молодежью на базе навыков, переданных им их воспитателями, учителями и профессорами, в чьи тела, так сказать, вписано еще советское время.

Помня о том, что нормативно-прескриптивные брошюры не есть отражение реальных практик, а всего лишь пожелания по их внедрению или поддержанию, посмотрим на несколько руководств по проведению собраний. О рекомендациях 1940-х, времени высокого сталинизма, можно судить, например, по книге 1943 года [О работе комсомола 1943]. Ее раздел под названием «Как подготовить и провести комсомольское собрание» как бы подчеркивает (для современного читателя, конечно!) первое и главное качество, которое отличает это собрание от заседания парламентской группы или от группы гражданского общества, желающей быстро прийти к суждению об общей позиции и курсе действий. Комсомольское собрание есть прежде всего «школа воспитания молодежи». Его функции – дидактические и моральные: развить личность молодого человека.

Отсюда исходят все его основные (и очень нетрудные в исполнении) требования к дисциплине, которые отличают его от тех собраний, что мы рассматривали до сих пор. Дисциплина особенно важна для издания 1943 года еще и