потому, что книжка написана для негородских сообществ, и написана к тому же в разгар страшной войны, которая поставила все нормы обыденной жизни под вопрос. Главное здесь – провести собрание в точно означенное время. Явиться вовремя – обязанность каждого комсомольца; неявившихся, если у них нет уважительной причины, комсорг должен индивидуально «пропесочить» на следующем собрании. Второе – надо соблюсти все последовательные стадии собрания, приведенные в книге для читателя в сжатой модели: избрание президиума – принятие повестки дня и регламента – главный доклад – вопросы/ответы – прения по докладу – заключительное слово докладчика – решения собрания – протокол. Скелет происходящего задан; он обыденно привычен для всех живших в советское время людей. Но что среди вспомогательных советов о том, как все это должно пройти, напоминает нам парламентскую процедуру?

Естественно, парламентаризм и коллективное обсуждение с целью принятия решения здесь представлены минимально. Например, регламентом определяется не «порядок суждений», как назывался раздел, где все это детально прописывалось в первой версии наказа Муромцева – Острогорского, а «количество времени, которое дается докладчику и выступающим в прениях». И все! Учитывая, что более подробных регламентоподобных правил не дается, председатель рассматривается как центральная для происходящего фигура: «он должен чутко прислушиваться ко всем (!! – О. Х.) замечаниям и предложениям комсомольцев, следить за порядком, за соблюдением установленного регламента» [Там же: 242]. Предполагается, что его стихийного практического чувства, чтó нужно для регулирования обмена мнениями, хватит для достижения его особой цели. Ведь он должен гарантировать не коллективное продвижение к какому-то общему решению, а всего лишь «активность собрания». Опять же, разница заключается в том, что группа не ищет решения; основные и общие решения уже даны линией партии. Задача – обеспечить активное понимание этой линии и участие в обсуждении того, как приземлить общие решения партии на ситуацию данной комсомольской ячейки. Моральная или квазирелигиозная (активное участие в обсуждении вопросов веры) функции здесь явно перевешивают инструментальные задачи – например, дать группе возможность найти общее мнение.

Мы читаем: «…когда вопрос уже достаточно выяснен, обсуждение его по желанию собрания может быть прекращено». Но председатель де-факто, конечно же, имеет свободу решать, когда остановить прения, так как ни права оспаривать действия председателя, ни какого-либо описания других средств регулирования его поведения у собрания нет. Председатель также ответственен и за след в истории; он должен составить протокол в двух экземплярах (один пойдет в райком, другой останется у него) по следующей модели: сколько человек участвовало, повестка дня, что слушали (краткое изложение доклада и предложений докладчика), что товарищи сказали в прениях и что постановили [Там же: 243–245]. Известная всем до боли форма жизни под названием «слушали – постановили» пущена в ход. Теперь надо просто назначить председателя-пастыря, вручить ему стадо и святую истину и заставить его регулярно обсуждать ее с паствой. Ну а дальше он сам разберется. В обществе, где есть согласие в вопросах истины, не нужны механизмы регулирования взаимоотношений господствующего большинства и несогласного с его истиной меньшинства.

Другая брошюра, изданная для колхозников в 1945 году, меньше акцентируется на сознательности и воспитании, так как она, во-первых, «для взрослых», во-вторых, колхоз (все же это прежде всего хозяйственная единица) не имеет таких непосредственно морализирующих целей, как комсомол [Как провести 1945]. 15-страничный текст посвящен тому, как готовить отчетный доклад, что отразить в нем, как не забыть про необходимость иметь кворум и две трети голосов, в каком помещении его лучше проводить. Только несколько строчек посвящены прениям. Во-первых, на отчетное собрание хватит одного пункта повестки дня, «чтобы не скомкать обсуждение и дать возможность наибольшему числу участников собрания высказать свои соображения». Во-вторых, «избранный собранием президиум должен поддерживать строгий порядок. Нужно создать такую обстановку, чтобы члены артели могли спокойно высказываться, по-деловому обсуждать отчет» [Там же: 23]. Высокая задача воспитания масс здесь не важна. То, что осталось, – это задача имитировать их участие в управлении; а председатель (президиум) – главная единица в обеспечении этого.

Эта сталинская структура практик начинает меняться, как кажется, во время хрущевской эпохи. Посмотрим на типичную брошюру из профсоюзной жизни. Прежние «слушали – постановили» здесь, естественно, налицо. Но разбуженные оттепелью массы получают новое оружие: «вопрос об окончании прений решается большинством голосов открытым голосованием» [Вавилкин 1959: 48]. Конечно, открытое голосование – не закрытое и им легко манипулировать; но в источниках сталинской эпохи даже не упоминается сама возможность ставить вопрос об окончании прений на голосование. Вторая инновация – это функции президиума. Кроме того, что он должен следить за регламентом, повесткой дня, писать протокол, он должен теперь пресекать все попытки зажать критику масс. И президиум должен теперь бороться с горлопанами, которые кричат выступающим: «Скажи о себе!», «Что ты сам сделал?» и т. п. Их надо призывать к порядку, правда, прежде всего не потому, что они переходят на личности (а это приведет к конфликтам), и не потому, что они тормозят работу группы по достижению общего решения, а потому, что они могут дискредитировать саму идею критики, используя ее в личных целях [Там же: 31]. Похожая брошюра, но изданная три года спустя описывает уже и механизм внеочередного высказывания, возможно, исходя из практики, которую наблюдали авторы: если по ходу собрания кто-то захочет дать справку, то не стоит ее автоматически ставить в конец прений. Вовремя сделанные справки позволяют предотвратить ошибки, погасить в зачатке возникновение ненужных споров [Вавилкин, Лаврешина 1962: 19].

Хрущевский радикализм, связанный, наверное, с созданием Комитета партийно-государственного контроля и с предельным развязыванием критической энергии масс, видим и в профсоюзной брошюре 1964 года. Она начинается с «Инструкции о проведении выборов профсоюзных органов», принятой Президиумом ВЦСПС 17 января 1964 года, где приводятся стандарты обсуждения кандидатур: для остановки прений по поводу какого-либо кандидата и включения его в бюллетень требуется открытое голосование профорганизации, а если по кандидату были «отводы» (то есть выступления из зала о его непригодности из-за моральных или деловых качеств), то нужно еще и дополнительное открытое голосование по вопросу, ставить ли вообще его на голосование по включению в списки кандидатов. Контроль, однако, не передается в руки масс и в этом радикальном документе: если члены профбюро и ФЗМК (фабрично-заводского или местного комитета профсоюза) избираются закрытым голосованием, то председатели профбюро и ФЗМК выбираются открытым голосованием. По процедуре брошюра уточняет, что последовательность прений оформляется на основании письменных заявлений; причем «председательствующий обязан давать слово выступающим в порядке поступления от них заявлений» [Как провести 1964: 12–13, 27].

Насколько все эти пожелания оставались на бумаге или были плодом фантазии людей, писавших подобные брошюры, видно из книжечки, рассказывающей о типичных искажениях процедуры при проведении партийного собрания. Первое и самое типичное – это собрание,