— Но вожди, пророки, те-то голодали подольше, правда же?

— Моисей постился сорок дней, искупая грехи Израиля, поклонение золотому тельцу…

— Ну, кто про Моисея не знает, а другие?

— Тебе что — их всех поименно?

— Ну… сколько сможешь.

— Надо подумать… После смерти Саула жители Ябеша постились семь дней. Даниэль постился три недели, моля о прощении за безбожие народа. Иосафат провозгласил пост на всей Иудее при угрозе нападения Моава и мехунийцев. И король Ниневии тоже, чтобы упасти город от разорения. Люди не ели и даже скот не поили. Закутывались в холщовые мешки, посыпались пеплом и, взывая к Всевышнему, каялись в прегрешениях. Господь услышал их, и Ниневия осталась нетронутой.

Когда же злобный Хаман вознамерился уничтожить иудейский народ в государстве Ахашвероша, Эстер и другие иудеи города Сус постились три дня и три ночи перед тем, как Эстер отправилась к королю.

— И пост ей помог?

— Да, и не только. Без находчивости Эстер они бы не выкрутились. Она была не только богобоязненна, но и умна.

— А еще?

— Ну… Давид постился семь дней во время болезни сына, но мальчишка все равно помер.

— Как же так?

— В этом есть иной смысл.

— Какой?

— Погоди, сейчас открою и переведу, чтобы ты не сомневался. Так… вот с этого места: «И Давид спросил у слуг: «Что, умер ребенок?» «Умер», — ответили они. Тогда Давид поднялся с земли, омылся, умастился благовониями, переоделся и пошел в Святилище Господне, чтобы поклониться Ему. Вернувшись к себе, он потребовал пищи и, когда ему подали, поел. Слуги спросили: «Что это значит, как понимать: пока жив был ребенок, ты постился и плакал, а когда ребенок умер, ты встал и принялся за еду?» Он ответил: «Пока ребенок был жив, я постился и плакал, всё думал: может быть, помилует меня Господь и дитя будет жить? А теперь он мертв, зачем мне поститься? Разве можно его вернуть? Я когда-нибудь отправлюсь к нему, а он ко мне не вернется». Давид утешил Вирсавию, свою жену, и был с ней и спал с ней. Она забеременела и родила сына; назвали его Соломоном, и был он угоден Господу».

В памяти вспыхивает картинка — после работы, изрядно притомившийся, но довольный, сижу вместе с Колей и пускаю дым. А вот другая — гуляем с Тамарой по Торнякалнсу, как бы невзначай смотрим друг на друга, замираем и целуемся. А сколько пережито вместе с Рудисом — кадр за кадром мелькают, как в киноленте. Но когда выныривают самые давние картинки, еще из детства, с мамой и Вольфом, такими радостными и улыбающимися, губа начинает подрагивать. Честное слово, мучиться от хвори и терпеть голод куда легче, чем справиться с воспоминаниями. Тяжело от того, что все вспоминается добром. Даже плохое.

— Похоже, легкие стали чище, — доктор завершает утренний обход. — Слабость, знобит?

— А-а, — поеживаюсь.

— Это хорошо. А как вы думали, если жировая прослойка и мышечная масса резко теряют свой объем? Про озноб я говорил. Сильно пахнет ацетоном. Который день уже идет, седьмой? Восьмой?

— А-а, — показываю семь пальцев.

— Ясно. Первый ацидозный кризис скоро пройдет, возможно, на денек-другой станет легче, но это не значит, что можете гонять туда-сюда. Чтобы согреться, попробуйте напрячь мускулы, а потом их расслабить. Мне кажется, вы уже многого добились, разумнее было бы вернуться к еде. Или еще трудно?

— И-и, — в груди еще хрипит, и кашель еще не прошел. Наверное, нужно еще несколько дней, чтобы совсем прошло.

Те немногие, кто еще в состоянии волочить ноги, стоят у окна и искоса смотрят, как вдоль улицы Лудзас ставят еще один забор из колючей проволоки. Еще одно гетто внутри гетто? Мудрено как-то. Дождемся, пока кто-то придет и расскажет.

Эльза Кезбере

Где Ты?

Где Ты? Где Тебя искать мне?

Где найти к Тебе дорогу?

Вдоль дороги встали камни…

Скрыт Твой образ тьмою строгой.

За пучиной ли морскою,

За горами, за лесами?

Звезды не дружны со мною.

День дурачит голосами.

Говорить пыталась с ветром,

И с восходом, и с закатом,

Не сдаваясь боли, сердцем

Знаю — Ты, далекий, рядом.

Где же Ты? Исчез куда ты?

Поманила злая карма?

Ты не знал — смешала карты

Жизни пиковая дама.

Всюду пиковые тени,

Тьма кругом простерла крылья!

Где те горы, где те стены,

Что в плену тебя сокрыли?

Где Ты? Где тебя искать мне?

Где найти к Тебе дорогу?

Вдоль дороги встали камни…

Скрыт Твой образ тьмою строгой.

«Тэвия» («Отчизна»), № 129, 28.11.1941

Advent (фрагмент)

Aufdiese Zeit haben wirschon immer gewartet. Nicht nur damals…[75]

Адвент

Мы всегда жили ожиданием этого времени. Не только тогда, когда, будучи детьми, мы, увидев заснеженную еловую ветку, окунались в сказку и воображали себе приближение сияющего Рождества. Нет, и позднее, уже повзрослев, мы часто погружались в царство детских снов.

«Deutsche Zeitung in Ostland», № 118, 30.11.1941.

В воскресенье, 30.11.1941.

10.10 КАТОЛИЧЕСКОЕ БОГОСЛУЖЕНИЕ (Трансл. из церкви Рижской скорбящей Богоматери.) Текст Евангелия: Лука, 21 часть, стих 25–33.

Проповедь: прелат Эд. Стукелс.

Тема: Адвент. Текст: Видишь, я стою у дверей и стучу (Книга Откровения Иоанна, часть 3, раздел 2).

Поет хор церкви Рижской скорбящей Богоматери под управлением П. Хенке

Sendergruppe Ostland (группа радиотрансляторов Восточного округа)

Радиопрограмма № 22, 30.11.1941

В пятницу вечером сын Гирша приносит такие новости, которые разносят вдрызг кажущуюся спокойной жизнь гетто.

— На углу улиц Лудзас и Ликснас висит приказ: всем, кто живет на территории от улицы Лудзас до Большегорной и от улицы Даугавпилс до улицы Лаувас, в течение двух часов перебраться в общее гетто. С собой можно брать все свое имущество, кроме кроватей, кресел и другой мебели крупного размера. За переселением будет наблюдать еврейская полиция.

— Это с той территории, которую вчера огородили?

— Да. Всем нужно убраться.

— Нам тоже?

— Вам-то с чего? Вы же на другой стороне. Спите себе спокойно.

— Там семья моя, ты понимаешь?

— Ну, тогда…

— Но зачем? Куда им всем теперь деваться?

— В самом деле. И так уже — как селедки в бочке, и вот еще… Они просто издеваются.