На одном из манекенов алая шелковая блузка оказалась расстегнутой. Не забыть сказать декоратору витрин.

Джим в одиночестве ждал меня в фойе. Девицы нигде не было видно. Мы молча, стоя бок о бок, поднялись до моего этажа. В лифте слабо пахло мускусом и пачулями. Стальная дверь распахнулась у моего зеркального входа, свет лифта залил дорожку до темной квартиры.

– Еще раз спасибо за чудесный подарок, – пробормотала я и, не глядя на Джима, вышла.

Двери с шипением закрылись, и я оказалась наедине с несметным количеством собственных отражений по обе стороны лифта.

Я была несчастна. В тот момент, ma chère, мне было так одиноко. Приготовив отвар из трав, я пошла в ванную.

Снятие макияжа обычно занимает у меня много времени. Я всегда начинаю с глаз, чтобы тушь не размазывалась по всему лицу, потом протираю лицо и в последнюю очередь губы. Опускаю ватный тампон в лосьон или молочко и стираю помаду. Я подняла белый тампон, окрасившийся в розовый цвет, и представила те красные губы, целующие Джима наверху, и его лицо, измазанное огненной помадой шлюхи. Из зеркала на меня смотрело побелевшее чистое лицо. Груди были не столь твердыми и упругими, как раньше. Мне было сорок четыре, и без макияжа в отношении возраста не было никаких сомнений.

Натянув через голову ночную рубашку и накинув пеньюар, я вернулась к лифту и нажала на кнопку его этажа. Раньше без приглашения я никогда не поднималась.

Двери распахнулись, и я оказалась рядом со статуями в мраморном пространстве, созданном мною для него.

Джима видно не было.

– Джим! Джим!

Мой голос отдавался эхом в каменной тишине. Я направилась к лестнице, кремовый шелк рубашки развевался при каждом шаге.

– Джим!

Наверху хлопнула дверь, звук прокатился по мраморной лестнице, и я ринулась наверх к Будде. Джим в развевающейся над брюками рубашке и босиком выскочил из коридора. Мы встретились наверху.

На публике, встречах, под давлением Джим всегда был спокоен, сейчас у него в глазах было что-то дикое. Я слишком злилась, чтобы понять, я видела только яркие красные пятна вокруг губ, на шее, словно укусы голодного вампира.

– Что случилось? – нетерпеливо спросил он. – Что-нибудь произошло?

– Я тебя не понимаю! – крикнула я.

– О чем ты?

На мгновение на его лице появилось то самое открытое мягкое выражение, какое я видела у него, спящего в Оберфальце.

– Почему ты на мне женился?

Я не могла остановиться, во мне кипели тревога и волнение.

Его лицо стало непроницаемым.

– Ты же знаешь… наш договор.

И лицо, и голос были безжизненными.

Я рассердилась еще больше.

– Я всего лишь просила фальшивой помолвки, но ты настоял на браке. Почему?

– Ты действительно не знаешь ответа?

Лицо у него исказилось от ярости.

Он шагнул ко мне. Я выбросила вперед руку и, накрыв ладонью его губы, размазала по щекам красную жирную грязь. Даже в ярости меня удивила мягкость его кожи. Он схватил меня за руку и притянул к себе, но я вырвалась.

– Твой подарок, – подавив всхлип, заявила я. – Я даже поверила, что это что-то значит.

И отступила, стараясь держать себя в руках – ни за что не заплачу у него на глазах.

– Но теперь…

Я вытянула руки в красной помаде.

– Теперь понимаю, что он ничего не значит.

Прежде чем двери лифта закрылись, я оглянулась.

Он все еще стоял наверху, наблюдая за мной, вытирая пальцами помаду.

Глава 25. Средство для удаления макияжа

Ты меня знаешь, ma chère, у меня свои привычки, и я их придерживаюсь. Я очищаю лицо всегда без спешки. Наношу тональную основу, подвожу глаза, наношу тени, крашу ресницы, потом румяна, хайлайтер, шейдинг, снова подводка глаз и три слоя помады, оставляя два первых на салфетке. Но сегодня все бесполезно, взгляни, ma chère, я все перепутала. Я похожа на диснеевскую ведьму, никакой элегантности.

Казалось бы, много лет оттачиваешь разные навыки, стили, а получается черт знает что. Слава богу, есть этот небольшой флакон: накапала побольше на ватный тампон и – presto[42] – все стерла, можно начинать сначала. Думаю сегодня обойтись чем-нибудь попроще. Если долго с кем-то не виделся, макияжем лучше не злоупотреблять. Согласна, ma chère?

После нашей годовщины я недели две избегала Джима, потом мы с Грасой отправились в тщательно подготовленное путешествие, которое он нам устроил. В Италии забыть о нем было невозможно – он, словно дух, заботливо сопровождал нас повсюду – его планы и договоренности заполнили наши дни. Граса – замечательная спутница, она водила меня по Риму, Флоренции и Венеции, каждый вечер читая об истории, архитектуре и сокровищах искусства, которые нам предстояло увидеть. Изысканный Меран ее очаровал.

Кристль встретила ее очень радушно, что меня поразило – тогда в тех местах нечасто можно было встретить человека с иным цветом кожи, поэтому я слегка беспокоилась за Грасу. Мы пробыли там дня два, я нашла подрядчиков и начала реконструкцию виллы.

Когда нанятая Джимом машина отвезла нас в горную узкую долину в Оберфальц, Граса примолкла. Машина остановилась перед рестораном.

– До́ма! – иронично сообщила я, но, несмотря на это, была искренне тронута тем, что он снова принадлежит мне.

– Ты здесь выросла? Во всей этой темноте?

Я огляделась. Если взглянуть на окружающий мир глазами Грасы, которая так привыкла к огромным просторам Бразилии, эта альпийская долина, использовавшая на дело каждый ровный кусочек, каждый дюйм на посадки, огороженная темными стенами елей, догоняющих небо и горы, сбивала с толку. За все годы я никогда не переставала считать Фальцталь прекрасным, таким он и был. И все же Граса не ошиблась, это был ограниченный мир, узкий и темный. Неудивительно, что я отсюда сбежала, неудивительно, что не спешила возвращаться.

Прежде чем вернуться в Милан, мы остановились на пару дней у Лорина Майера. Мои два самых близких друга сумели найти общий язык, говоря на невообразимой их смеси, подбирая каждое слово, пока в глазах собеседника не забрезжит понимание. Я предоставила их самим себе, взволнованных и разочарованных, чувствуя себя в их компании как дома. В самолете я стала размышлять, где у меня дом: прекрасная вилла в Меране, где мы с Грасой жили вместе с моей сестрой, старый Gasthaus в Оберфальце, где жил управляющий, дом Лорина Майера с мебелью матери, квартира Грасы в Гринвич-Виллидж, где мы жили вместе, или моя квартира под апартаментами Джима в небоскребе Митчела?

В Нью-Йорке я только