Я остолбенела, но пламя злости во мне еще не погасло.

– В самом начале ты сказал, что хочешь знать все, провести необходимое исследование, – сказала я ему вслед. – Ну, теперь ты знаешь обо мне все. Взгляни хорошенько.

Он вернулся в гостиную.

Я взбила волосы и подняла лицо без макияжа. Весь гламур был удален начисто.

– Ты раскрыл все мои секреты. Вот такая я на самом деле. Надеюсь, ты доволен.

Глава 26. Масло для ванн

Я так волнуюсь, думая о сегодняшнем вечере, словно пытаюсь развалить дело своими руками и никогда не подготовлюсь к встрече. Чего бы я ни коснулась, воспоминания тут как тут. Я так долго стою здесь и задерживаю тебя болтовней о прошлом. Кто бы мог подумать, что я так разнервничаюсь после всего, через что прошла? Не знаю, успею ли принять ванну, ma chère, но ты права, нервишки расшалились, так что приму по-быстрому. Открой воду, пока я выберу хорошее масло.

Сегодня нужно что-нибудь успокаивающее. Слушай, в этом флаконе миндальное масло – добавлю его и несколько капель эфирных, по настроению. Да, ma chère, герань для бодрости и бергамот, чтобы успокоиться. Сейчас забавно вспоминать, что в детстве я знала только один рецепт красоты: миндальное масло нужно втирать в кожу, чтобы избежать растяжек при беременности. Во время войны его было не достать, и это был повод для беспокойства, а сейчас я могу добавлять его сколько хочу, как возлияние богам красоты и отдохновения. Взгляни, что оно творит с кожей – совсем неплохо для женщины шестидесяти трех лет. Так хочется произвести приятное впечатление. Интересно, мы поцелуемся или обойдемся рукопожатием?

Прошлый раз я так нервничала, когда герр Торманн привез нас на узкую улицу с высокими ветхими домами в бывшем еврейском квартале в районе Монбижуплац около синагоги в Восточном Берлине. Оказывается, днем раньше я бродила неподалеку. Торманн вышел из машины и открыл мне дверцу, но я не могла сдвинуться с места.

У меня не было сил. Я сидела в машине, вдыхая тяжелый запах одеколона, и меня охватывала паника вплоть до потери сознания.

Ma chère, представляешь? Прошло столько лет. В последнюю нашу с Томасом встречу мне было шестнадцать, а ему двадцать три. Теперь мне было сорок четыре, а у человека на снимке виднелась седина. Еще труднее было представить, что Лорин, мой сын, был на одиннадцать лет старше меня, когда я его родила, и на девять, когда оставила его в Санкт-Галлене. Ему исполнилось двадцать восемь.

Когда я наконец заставила себя выйти из машины, Джим нежно повел меня на тротуар за герром Торманном, остановившемся у многоэтажки.

Тот позвонил в дверь, послышался щелчок, и дверь открылась.

Герр Торманн повел нас вверх по витой лестнице. Пропустив Джима вперед, я схватилась за тусклые латунные перила в стиле модерн.

Наверху распахнулась дверь.

– Добрый день, фрау Фишер, – донесся до меня голос Торманна.

Пока я медленно поднималась по лестнице, на пороге квартиры появилась Ида, пожимавшая руку Джиму. Она располнела и была одета в блеклое бесцветное платье. С лица ее не сходила улыбка – она явно нервничала. За ней из квартиры вышел долговязый, сутулый, коротко подстриженный седеющий мужчина в очках. Томас.

Джим пожал ему руку, послышался шум и обмен приветствиями. Я стояла наверху и ждала, когда появится Лорин. Ида отделилась от мужчин и пошла ко мне с распростертыми объятиями.

– Роза, наконец-то.

Я не ответила и не пошла ей навстречу. Она остановилась передо мной.

– Фрау Фишер, я так рада вас видеть.

Это был не самый приятный час, ma chère, но я от тебя скрывать не стану. Вспомнилось, как в Санкт-Галлене она перестала говорить мне «ты» и звать по имени. Мало того что она украла у меня сына, так еще вышла замуж за Томаса. И хотела, чтобы мы были друзьями.

– Зови меня Идой, пожалуйста.

Она взяла меня за руку той самой рукой, за которую цеплялся Лорин. Которой ласкала по ночам Томаса. Я рассердилась.

– Конечно, Ида, – холодно ответила я. – Похоже, мы одна семья.

Она обняла меня. Я держала руки по бокам, сжимая сумочку.

– Проходите, – пригласил стоявший в дверях Томас.

Ида обиделась – это было написано у нее на лице, но выдавила улыбку и, взяв Джима под руку, повела его в квартиру. Торманн шел за ними.

Лорин так и не появился. Я шагнула в дом и увидела, как Ида, Джим и Торманн исчезли в длинном коридоре и в комнате. Я прислонилась к стене. Томас закрыл входную дверь и остановился передо мной. Мгновение никто из нас не двигался и не говорил ни слова.

– Что ж, Роза, – наконец сказал он, и его голос вернул меня в прошлое, – хорошо выглядишь. Я старею быстрее, чем ты.

– Ты профессор, – улыбнулась я. – Это неизбежно.

– Да, – неуверенно улыбаясь, подтвердил он. – Ни на что другое я не гожусь.

Я набрала побольше воздуха. Неизвестно, сколько мы пробудем наедине, прежде чем присоединимся к остальным. Но мне нужно было кое-что сказать.

– Я думала, что ты погиб, – нерешительно сообщила я. – И только в 1963 году узнала, что жив.

Он кивнул, я видела напряженную работу его мысли и глаза, которые все еще мерцали с тем же добрым пониманием.

– Профессор Гольдфарб?

– Да. Я встретилась с ним в Иерусалиме. Но я понятия не имела о тебе и Иде.

– Я поехал в Санкт-Галлен искать тебя. А нашел Лорина.

В его голосе не слышалось ни враждебности, ни злости, только голые факты.

– И, – продолжил он, – Оттмар умер.

– Я ждала два года.

Мой голос оборвался.

– Почти год после окончания войны…

И умолкла. Мы оба знали, какой беспорядок творился после войны, как тяжело было ездить, особенно в Германии.

Его могли отправить в Россию, почем знать.

Он не обратил внимания на мою защитную реакцию и продолжил:

– Ида рассказала, что ты вышла замуж и улетела в Бразилию.

– Я думала, что ты погиб, – тупо повторила я и, открыв сумочку, достала носовой платок и смахнула слезу, не дав ей испортить макияж.

– Времена были смутные, – заметил он без раздражения.

– Я слишком быстро сдалась.

Я вытерла второй глаз.

– После войны была такая неразбериха. Я не мог послать ни слова, – пояснил он.

Опять суровые факты.

Я вздохнула и стала копаться в сумочке, оттягивая время. Он подавал события так, будто мы жертвы обстоятельств, я-то понимала, что это не так. Каждый сделал свой выбор. Я выбрала отъезд. Он вернулся за мной. Это