что вспышки начали слепить, когда он подал мне руку на выходе из лимузина. «Роллс-Ройс» прибыл через несколько месяцев, но насчет него он отделывался туманными отговорками. Шофер возражал против правостороннего движения. Мы встретились впервые после возвращения с континента и остались наедине, и обсуждать особо было нечего. Обычно для меня не составляло трудности поддерживать беседу, но я напряглась и занервничала.

После главного блюда официанты принесли небольшую карту меню. Я пробежала его глазами и, отложив в сторону, наблюдала, как Джим изучает свою. Он так честно сосредоточился, будто принесли контракт на покупку недвижимости. Именно тогда я поняла, что меня беспокоит: он скрупулезно изучал все, кроме меня. С тех пор, как мы вышли из самолета в аэропорту Кеннеди, он был вежлив, воспитан, но меня словно не видел. Я не замечала на себе его испытующего взгляда. Роль невидимки мне не нравилась.

Я выпрямила и без того ровную спину и выпятила грудь. Джим отложил меню на льняную скатерть, но, когда взглянул на меня, я поняла, что он не видит моей красоты, не замечает скромного на вид платья, но облегающего и подчеркивающего изгибы тела. Я вышла замуж за человека, не замечавшего моего очарования, для которого я была красивым фасадом и пользовавшегося услугами девушек по вызову.

– Итак, Роза, – сказал он, подзывая официанта и не глядя на меня. – Прошел год. Хороший год?

Подошел официант.

– Мне блинчики Сюзетт, пожалуйста, – заказал он.

К тому времени он запомнил, что я не ем десертов.

Когда официант ушел, он откинулся на стуле и уставился на меня. Я отвела взгляд.

– Так что, год не удался? – спросил он, меняя официальный тон на тот голос, который я уловила в Оберфальце.

– Не говори глупостей, – ответила я. – Замечательный год. Ты прекрасно знаешь, как расширилась география фирмы Дюмаре, а магазины открываются чаще, чем я за ними успеваю.

– Вот о чем я тебе постоянно твержу: набирай больше управляющих, перекладывай свои обязанности.

Он сел на любимого конька.

– Я прекрасно управляюсь и все умею.

Я сказала ему то, что говорила себе, желая в это поверить.

– Но, Роза, посмотри на себя… – Он поколебался, прежде чем ранить. – Ты устала.

Ma chère, я словно получила пощечину. Не комплимент, даже не косвенное замечание. Усталость – мой новый образ.

– Я по лицу вижу, что задел за живое, – продолжил он, – но ты слишком рьяно взялась за дело.

– У меня все хорошо, – отбивалась я.

– Ну как скажешь, – пожал плечами он.

Он огляделся, и, словно так было отрепетировано, к столу подошел Рэндалл, шофер, с портфелем Джима.

– Спасибо, через полчаса поедем.

Я поерзала на стуле и насторожилась. Любые неожиданности со стороны Джима казались подозрительными.

– Благодарю, мистер Митчел, – ответил шофер и ретировался.

Джим наклонился, открыл портфель и что-то достал.

– Сегодня годовщина свадьбы, – сообщил он. – Я решил подарить тебе что-нибудь особенное. Как мне подсказали секретарши, первая годовщина – бумажная свадьба. Вот, дорогая женушка, бумаги.

Он протянул мне через стол большой конверт из оберточной бумаги.

Письмо из Мерана с итальянскими марками было адресовано Джиму, который перечеркнул свое имя и написал поверх своей рукой: «Для Розы Митчел».

У меня защемило сердце. Он знал, что я Роза Дюмаре, мы договорились, что я сохраню имя для деловых целей.

Имя, которое он написал, было открывающим гамбитом одной из его игр.

– Открыть? – как можно спокойнее спросила я.

– Вроде обычно так и делают, – ответил он.

Я достала листы шуршащей белой бумаги, сколотые зажимом. Официант принес Джиму десерт.

– Не возражаешь, если я поем, пока ты смотришь подарок?

Я разозлилась – для него это забава. Но сдержалась.

– Ну что ты, о чем разговор.

В конверте было сопроводительное письмо на немецком языке, но остальные документы были на итальянском. Я полистала их, потом перечитала. Сначала длинное замысловатое письмо от юриста Джима, документ, устанавливающий право собственности на Oberfals Gasthaus, где я выросла, и недвижимость в Меране, контракты, заключенные с управляющими, бывшими собственниками. Все сделки оформлены на имя Розмари Эдит Кусштатчер Дюмаре Митчел. Мое второе имя, между прочим, известно только сестре.

Я в третий раз прочла документы. Не может быть, тут какая-то ловушка. Уж слишком хорош подарок. Теперь в Меране у меня была вилла на Шафферштрассе, в тихом, утопающем в зелени районе Obermais, туда из маленькой квартирки в Untermais должна переехать Кристль. Дом был поделен на три квартиры. К документам прилагался бессрочный договор с сестрой об аренде квартиры на первом этаже с ежемесячной оплатой ренты в тысячу итальянских лир (это вам не два доллара). Второй этаж был в распоряжении синьоры Митчел. Местный архитектор предлагал свои услуги по обустройству мансарды. В последнем белом конверте были билеты на самолет в Рим, поезда в Венецию, Меран и Милан и обратный в Нью-Йорк. Все в двойном количестве, как и заказанные номера в отелях, один комплект на мое имя, второй – на имя Грасы. Я растрогалась и одновременно разнервничалась.

Когда я закончила читать документы, его тарелку из-под десерта убрали, и он, теребя бокал с вином, пристально смотрел на меня.

– Ну как?

– Прямо не знаю, что сказать, ты такой заботливый, – потянувшись через стол и сжав его руку, проговорила я. – Спасибо большое.

Он повернул мою руку и поднес к губам.

– С годовщиной.

Где-то после одиннадцати Рэндалл остановил машину у небоскреба Митчела. Я машинально прошла мимо витрин магазина, проверяя, все ли в порядке. Джим вошел в дом. Он всегда останавливался поболтать с дежурными консьержами, знал всех по имени, включая жен и детей, – люди к нему тянулись. Мимо меня прошла девица в босоножках на платформе и облегающем алом комбинезоне из синтетики, с расклешенными брюками и глубоким вырезом. От сильно накрашенных тушью глаз взгляд получился остекленевшим, а губы были такого же красного цвета, как и весь костюм. Я наблюдала, как она продефилировала в фойе впереди меня.

В здании не было квартир, кроме наших, в остальных помещениях размещались различные кабинеты. Я вроде в гости никого не приглашала, а кроме меня здесь живет только один человек.

Я повернулась и еще раз прошла мимо витрин магазина.

В ярком свете витрин я с трудом различала свое отражение, но четко видела бумаги в дрожащей руке на фоне темно-синего женского смокинга на манекене, наверняка навеянного моим свадебным костюмом.

Не прошло и часа с тех пор, как Джим тронул меня очевидной и сумасбродной заботой, и вот он, несомненно, ведет сейчас эту вульгарную девицу к себе в… нет, в наш лифт. Я задрожала и, прижав