Договорив, он понял лишь то, что испытываемое им вовсе не было злостью или ненавистью. Даже не презрением или обидой.

Губы Инджеборг задрожали. В глазах заблестели слезы.

– Мне так жаль, – прошептала она, опустив взор.

– О-о… – Саша улыбнулся с деланной грустью, прикусывая губу. – Понятно.

– Прошу, не будь ко мне таким суровым…

– Да с какой стати? – чуть повысил он голос, наклонившись к ней. – Что хорошего ты сделала для меня, что я должен быть к тебе мягче? А, стой, точно. Ты отдала меня на воспитание своей тете. Это действительно лучшее, что ты могла сделать. Правда, потом ты выбросила ее из моей жизни, и ей под угрозой расправы запретили не то что приходить ко мне, а даже напоминать о своем существовании!.. – Он перевел дух. – И все же я благодарен за то, что именно она воспитала меня. Может, и к лучшему, что ты практически не принимала участие в моей жизни. Лучше совсем без матери, чем с такой, как ты. А лучше бы… – Он покачал головой. – А лучше бы ты все-таки нашла способ избавиться от меня. Ты была права, мое рождение не сулило ничего хорошего, и, уверен, Аврора, как ты и мечтала, пару раз пожалела, что я появился на свет. У всех было бы на порядок меньше проблем.

– Как ты можешь такое говорить?! – встрепенулась Инджеборг.

– Я всего лишь констатирую факты и озвучиваю твои исполненные желания. Что, так стыдно слышать их со стороны, еще и от меня?

Она отступила, сложив руки на груди. Слезы текли по ее щекам.

– А впрочем, кому я все это говорю? Ты не настоящая. Ты умерла еще давно. Поэтому по большому счету мне все равно.

Мать подняла на него изучающий взгляд.

– Поэтому ты плачешь?

Он уставился на нее с непониманием.

Плачет? Она, видимо, издевается.

Саша поднес руку к щеке и, взглянув на пальцы, обнаружил на них влагу. Он даже не заметил, когда это началось. В испуге он быстро стер их с лица, развернулся к Инджеборг спиной и глубоко вздохнул, собирая мысли в кучу.

– Так, – обратился он к себе, – я нашел, что хотел, пусть и не в идеальном виде. Нужно возвращаться.

Он сосредоточился на зале, сейфе и приказал себе проснуться. Но ничего не произошло.

Ощутив мягкую руку на своем плече, он вздрогнул. Болезненное тепло на секунду охватило его сердце.

– Знаешь, я понимаю, – тихонько заговорил он. – Ты не была готова, ты имела право распоряжаться своим телом и жизнью, которая развивалась в тебе. И все же… – Он встал к ней боком, и женщина сняла руку с его плеча. – Мне почему-то так больно осознавать, что мое существование было так нежеланно тобой. Настолько, что, даже когда стало поздно делать аборт, ты продолжала принимать наркотики. Ты положила мою жизнь, мое здоровье на алтарь своей мести Авроре.

– Это вовсе не так…

– Ты хотела, чтобы со мной что-то случилось, чтобы она признала твою правоту. И что же, тебе удалось отомстить? Стало лучше?

Она качала головой, закрыв ладонью рот и сдерживая рыдания.

– Мне так жаль, сынок. Я знаю, что уже ничего не исправить.

– Ты даже в моих фантазиях не знаешь, как нормально раскаяться. Уверен, будь ты жива, получилось бы то же самое. Знаешь, почему? – обхватил он ее лицо руками и приблизил к себе. – Потому что тебе на самом деле не очень-то жаль. Если бы тебе был дан второй шанс, ты бы сделала то же, что и в первый раз.

«Замолчи же, замолчи! – заклинал себя Саша в душе. – Ты все равно что говоришь с собой!»

Но сколько бы он ни напоминал себе о вымышленности происходящего, сколько бы ни твердил, что мамы больше нет и что человек перед ним – плод его истощенного воображения, он не мог остановиться. Каждое сказанное слово отдавалось острой болью в сердце, как если бы он по кусочку сдирал с себя кожу, но отчего-то Саша чувствовал себя легче, свободнее от клокочущих, но подавляемых годами чувств. Когда еще представится случай поделиться ими с той, кто слышит тебя и в то же время уже давно нет? Той, после встречи с которой он не будет жалеть ни об одном сказанном слове?

– Ты пришел сюда не за мной, – прошептала она. – Ты пришел за чем-то другим.

– Это больше не имеет значения. Я все упустил.

– Разве?

– У меня всего две попытки. Нет права на предположения. Мне нужен точный ответ.

– Разве того, что ты увидел и услышал, было недостаточно?

Он взглянул на нее с удивлением, как вдруг она схватила его за руки.

– Меня уже давно нет на свете, мой мальчик. Я поступила с тобой жестоко. Ты еще так молод, еще совсем ребенок для той ответственности, которую на тебя взвалили и которую ты сам принял из-за своего благородства. О, я так рада, что ты вырос добрым и хорошим человеком… И даже боль, которую я причиняла тебе, не смогла этого изменить. Ты – мое самое большое чудо, и мне так жаль, что я поняла это только после того, как увидела, во что превратили тебя обряды очищения. Сначала я просто боялась гнева Дирка, но затем… Я помню, как сидела в больнице у твоей койки и проклинала себя за то, что сделала с тобой. Помню, как осознание того, что я разрушила твою жизнь, настигло меня, когда ты посмотрел на меня затуманенными глазами. Я не знаю, понимал ли ты тогда, что вряд ли снова станешь прежним. Клянусь, я была готова отдать свою жизнь, чтобы исправить все ошибки! Но все случилось само собой. А после… Когда ты выздоровел, я очень хотела сблизиться с тобой. Но ты уже был другим. Я упустила время, когда ты больше всего нуждался в материнской ласке, а когда поняла, как сильно ты дорог мне и как сильно я на самом деле тебя люблю, было уже поздно. Я надеялась, ты оттаешь. Думала, наступит время, когда я смогу наверстать упущенное… – Инджеборг грустно улыбнулась. – Но затем я умерла. Не успела ничего исправить. Прости меня за это. Прости меня за все, если сможешь.

Горькие слезы застилали ему глаза и одна за другой катились по щекам. Губы задрожали. Горло сдавило болью, и ему пришлось перейти на шепот:

– Ты говоришь так, потому что… Потому что я хотел бы услышать от тебя именно это. Потому что на самом деле все это время я очень хотел, чтобы ты была рядом и чтобы ты любила меня, как Лавиния любит Анджеллину. Я столько раз ловил себя на мысли, что… завидую ей. Она лишилась отца, но у нее осталась любящая мать. А