– Ты сказал, где деньги. Больше мне ничего не надо.Понимаешь? Мне плевать, если опять будут считать, что я действую незаконно. Мнетеперь на все плевать, понял? Восстановят, не восстановят в милиции – даже этоне важно. Анюта возненавидит – да пускай! Главное было – тебя поймать. И япоймал.

– Поймал… – вяло повторил Петр, вряд ли отдавая себя отчет втом, что и кому говорит. – Поймал. Ты хитрый… Ну ты и хитрый оказался!

– Есть такое дело. Ну и ты хитрый, Петро, – с гордостьюотозвался Бушуев. Понятно было, что он не самим Манихиным гордится, а собой –что смог такого хитреца перехитрить, ведь победа над столь сильным и опаснымпротивником как бы возвышала оперативника Бушуева в собственных глазах. Это вамне какого-нибудь алкаша захомутать, который пивной ларек обчистил. Это, может,преступление века!

Манихин вспомнил, как гордился собой, своими изощреннымипланами, своей способностью действовать вроде бы вопреки всякой логике, чтобыоставить следствие в состоянии полного ступора и неразберихи, и почувствовал,что понимает Бушуева. Им обоим было сейчас чем гордиться, однако если гордости,вернее, гордыне Петра Манихина пришел конец, то триумф Бушуева тольконачинался.

– Я где-то читал, как у одного мужика вот так же памятьпропавшую пробудили, – сказал Бушуев, продолжая держать Петра под прицелом имедленно пятясь к тумбочке, на которой стоял телефон. – Его по башке стукнуло,он и забыл, кто он и что он. Имя, адрес, детей, жену… Все забыл! Тогда докторподкрался к нему к спящему, выстрелил над ухом и как заорет: «Как тебя зовут?!»Он с перепугу подскочил и заорал: «Так-то и так-то!» И разом все вспомнил – всепро себя, что раньше забыл. А доктор сказал, что он это раньше как бы сам отсебя скрывал, а теперь скрывать перестал. Он – от себя, а ты – от меня, –понимаешь? – по-свойски объяснял Бушуев, поднимая левой рукой (в правой ондержал револьвер) трубку, поднося ее к уху и досадливо хмурясь. – Что-то связинет. Или у тебя телефон на блокираторе?

– Да, – пробормотал Петр, слабо соображая, что говорит.

До него только сейчас начал доходить смысл случившегося –вернее, бессмысленность. Он столько усилий приложил, чтобы запутать следствиевообще и Бушуева в частности, он наизнанку ради этого вывернулся, он старалсякак черт – и теперь все прахом пошло из-за того, что этот сыскной пес Бушуеввыпалил у него над ухом из револьвера. Все, все пошло прахом из-за каких-торефлексов, так не вовремя сработавших! Все было напрасно, все его усилия, всягордость собой, все мечты, которые шуршали в его руках!.. Он уже было взмыл внебеса, но Бушуев затаился в кустах и подло, предательски сбил его на взлете, вту минуту, когда он поверил, что все получилось!

Подло. Предательски…

Если бы кто-то сейчас спросил Петра, в чем именнозаключается предательство Бушуева, он, наверное, не смог бы толком ответить.Наверное, в том, что Ванька все время попадался во все расставленные Манихинымловушки, упирался во все захлопнутые им двери, полной ложкой хлебал всеподстроенные им неприятности (даже в драке Манихин сумел подставиться ему так,что не Ванька, получилось, его с ног свалил, а он Ваньку – с должности), –попадался, попадался, а теперь вдруг перестал. Обошел Петра на вороных! Обставил,обставил, и теперь он будет наслаждаться славой, почестями, а Манихинотправится в тюрягу, откуда он уже не выйдет никогда. Определенно его поставятк стенке. Или дадут двадцать пять лет. А это считай, что жизнь кончена. Если ондаже выйдет, то стариком. И Анюта его не узнает при встрече!

Анюта небось Ваньке теперь достанется. Красавица, слава,деньги – все его будет! Как в книжках! И все ему простится, ведь победителей несудят.

И Петра вдруг точно ожгло.

Деньги… Ванька исчез, его как бы нету в Заманихе. Зачем емуобъявляться? Он сейчас вполне может свистануть прямо отсюда в памятную протоку,найти зимовье, поднять крыльцо и забрать деньги. Себе забрать! Тайно. И всенеисполненные мечты Петра будут продажно шуршать в руках Бушуева, напевать емуте же сладкие песни.

Нет, ведь Петр может выдать Ивана. Ну а чтобы этого непроизошло, с Ваньки станется пристрелить соперника!

Хотя… зачем? Зачем пачкаться и рисковать влипнуть? Ведьубийцу начнут искать, глядишь, и найдут, всякое в жизни бывает. Не будет Бушуевего убивать. Он, гад ползучий, хитрец проклятый, прекрасно понимает, что Петрего не выдаст. Не сможет выдать. Потому что это означает признание в ограблениисберкассы и убийстве Николая Лукьянова. Петр предпочтет деньги потерять, чемсамому на себя «вышку» либо непомерный срок навесить.

Да нет, Ванька – он же правильный, он идейный, он ищейкасумасшедшая, ему главное – преступника взять. Он сам сказал. Ему и в голову невзбредет присвоить деньги: вон, колотит по ни в чем не повинному рычажку телефона,словно надеясь, что тот пробудится к жизни. А телефон отключен, вот и все.Чтобы его включить, надо тумбочку отодвинуть, а не по рычажку колотить.

Иван задумчиво оглянулся на забившегося в угол кроватипротивника, и Петр торопливо отвел глаза, испугавшись, что Бушуев почует этубезумную надежду, которая вдруг осенила его своим крылом, словно запоздалаяперелетная птица…

– Погоди, – с досадой пробормотал Иван, – да у тебя никактелефон отключен?

– Да.

– Что, спокойно поспать хотелось? – с издевкой спросилБушуев. – А не вышло, ну беда! Теперь уж, наверное, не скоро ты спокойнопоспишь! Мало того что тебя к ногтю придавят, так ведь еще призрак КолькиЛукьянова мучить будет, если еще не начал. – Уловил судорогу страха в лицеМанихина, покачал головой: – Как же ты мог, Петро? Бог с ними, с деньгами, тутбес тебя попутал, но как же ты мог убить Николая?! Ты ж его всю жизнь знал, наодной улице жили, пили, гуляли вместе… Он ведь тебя только потому впустил в сберкассу,что друга в тебе видел. А ты его… Ты его убил, и за это проклят будешь. Проклятво веки веков! Пусть же настанет день, когда тебе захочется самому от себяотвернуться и убежать с криком ужаса! И пусть отвернутся от тебя все, кто тебедорог и кого ты любишь! Я все отдам, чтобы проклятие мое сбылось!

Он наклонился, отодвигая тумбочку и отводя револьвер отМанихина. И в эту минуту Петр бросился на него. Кошкой вскочил на спину прежде,чем Бушуев успел разогнуться, заломил его руку вперед и прижал к груди,нашаривая курок револьвера.

Выстрел… другой… Бушуев медленно опустился на колени, иПетр, который не в силах был расслабить своей мертвой хватки, опускался вместес ним, все еще сидя на нем верхом, вспоминая, как вот так же медленно, словнобы нехотя, опускался на пол сберкассы Колька Лукьянов, а он бил его по головемолотком, бил… тридцать ударов, словно гвозди забивал…

А здесь обошлось всего двумя выстрелами.