И тут она надломилась… Первый раз – за всю жизнь, полнуюскрытых сомнений и подозрений, которые гнала от себя, которые нипочем не хотелапризнавать, проклиная себя за них, считая недостойной той огромной любви,которую питала к мужу. Первый раз – за эти бесконечные месяцы его болезни,месяцы, исполненные сострадания, страдания и ужаса: а вдруг печать ляжет и наее лицо? Первый раз… но и последний.

– Или ты скажешь мне, что происходит, – сказала онаспокойно, – или больше не увидишь меня никогда.

Петр споткнулся, резко качнулся вперед, словно емувыстрелили в спину. Медленно повернулся:

– Анюта… ты что говоришь?

– А ты что? – выкрикнула она, прижав руки к груди и с ужасомчувствуя, как лопается, с треском лопается броня, которая сковывала ее все этигоды и, особенно, – последние месяцы. – А ты что делаешь? Думаешь, я ничего невижу, не знаю и не понимаю? Я слышала ваш последний разговор с Меншиковым,когда тебе стало так плохо, – я знаю, ты теперь всех и каждого в нашем домеподозреваешь в предательстве, в измене, в том, что мы все вместе или каждый поотдельности продаем тебя Бушуеву! И разве только теперь? Ты ведь когда узнал отом докторе Андронникове, который на Дальнем Востоке живет, ты думаешь, я непонимаю, почему ты никого из нас не попросил к нему поехать? Ты боялся всех насиз-под надзора выпустить, из-под своего контроля! Именно поэтому обратился кМеншикову, да? А ты не подумал, что его появление вообще-то было неслучайным?Может быть, тебе только кажется, что он ненароком оказался в лесу в ту ночь,когда на тебя напали? А на самом деле он уже давно заодно с Бушуевым иподобрался к тебе так близко именно по его наводке? Почему ты не веришь нам,однако веришь этому подозрительному, скользкому человеку?

Петр обернулся и пристально смотрел на нее исподлобья своимислишком светлыми для этой темно-бронзовой кожи глазами.

– Теперь уже нет, – глухо сказал он. – Я верил ему толькопотому, что действительно видел в нем случайного человека. Он появился в моейжизни недавно, гораздо позже, чем я заболел. Именно поэтому я имел глупостьдумать, что он непричастен к случившемуся.

– А теперь что изменилось?

– Он с самого начала был в связке с Серегой. Каким-тообразом им теперь удалось завлечь в заговор Марину. Но тут я еще мало чтопонимаю, может быть, ее присутствие там, дома у Меншикова, – простослучайность.

– Какая чушь, – беспомощно пробормотала Анна. – Как можноподозревать Серегу? Ведь ты ему жизнь спас!

– А как ты думаешь, почему я так ради него старался? –вприщур глянул Манихин.

– То есть как это – почему? Я же помню, как он валялся тамна дороге, как шептал едва слышно: «Я Серега Лукьянов… Лукьянов моя фамилия…Сергей Николаевич…» Какой он был беспо…

И осеклась, перехватив мгновенную улыбку мужа.

– Неужели только… из-за имени? – пробормотала она тихо,впервые дав волю догадке, которая грызла ее с того самого дня, когда в их домепоявился Серега Лукьянов.

– В первую очередь, – спокойно согласился Петр. – Ты жехорошо помнишь ту историю. Сколько крови нам Ванька Бушуев из-за покойногоНиколая попортил! Если бы ему так не хотелось меня в той крови измарать, у насбы жизнь совсем по-другому сложилась, верно?

– Может быть, – пробормотала Анна, слабо соображая, чтоговорит. – Значит, ты все это время думал, что Серега – сын…

– А почему нет? По возрасту точно подходит. Я знаю, чтоАльбина Лукьянова была беременна третьим ребенком, но хотела от негоизбавиться. Потом, когда Николая убили, ей, конечно, не до абортов было, да ипоговаривали, она решила дитя выносить и родить, вдруг-де мальчик будет, чтобывылитый Коля… Мы из Заманихи вскоре уехали, не знали, как там у кого жизньсложилась. Почему б нашему Сереге не оказаться тем же самым Лукьяновым? Ты жезнаешь, Николай мне другом был, разве я отказал бы в помощи его сыну, если быон пришел ко мне? Вот я и представил, что он как бы пришел за помощью… И я емупомогаю.

– Ну, я не знаю, мне тоже иногда казалось, что это сынНиколая, а иногда – что чужой парень, – призналась Анна. – Но он же руки твоицеловал, он для тебя как пес был! Или ты думаешь, что Бушуев его нашел,рассказал, кто его отец, заморочил голову этой старой историей и заставилСергея поверить в то, во что сам Ванька верил целую жизнь? И он начал тебемстить… Но почему ты не выгнал его? Почему не обезопасил себя?

– Ну, знаешь, как говорят на Востоке: тигр в пустыне менееопасен, чем змея в траве, – рассудительно ответил Петр. – Я подумал, пусть онлучше на глазах будет. И если честно, был убежден, что он не знает… не знает,кто мы такие, что мы были с Колей Лукьяновым знакомы и дружны. Ему простонекому было сказать об этом!

– Ничего не понимаю, никакой логики не вижу. – Анна нервносняла со спинки стула легкий полотняный пиджак, набросила на плечи, потом сноваповесила на стул. – То ты говоришь, что Бушуев его подослал, то уверяешь, чтоСерега ничего не знал о его подозрениях… Или Бушуев уже потом, когда узнал, чтоСерега у тебя живет, вмешался? Нет, я все же отказываюсь понимать. Ты ведешьсебя странно, странно, может, скажешь, что ты и меня считаешь сообщницейБушуева?

– Нет, даю слово, богом клянусь, что у меня и мысли такойнет.

Манихин приблизился к жене и осторожно поцеловал ей руку. НоАнна припала к его плечу. Она редко плакала, она по жизни была сдержанная,иногда замкнутая, но не заплакать сейчас было просто невозможно.

– Слава богу, слава богу! Если бы ты еще мне не верил, я бы…не знаю… я бы вообще… Но почему же тогда ты не попросил меня поехать на ДальнийВосток? Может быть, сейчас этот Андронников уже был бы здесь, может, у наспоявилась бы хоть какая-то надежда на твое выздоровление, мы бы что-тоопределенное знали! А впрочем, еще не поздно, я могу хоть завтра ехать…

– Нет, – опуская голову, проговорил Манихин. – Нет, ты непоедешь.

– Но почему, почему?!

– Да неужели тебе не приходит в голову, что я не хочу тебяотпустить, потому что не могу? Не в силах даже на день с тобой расстаться,потому что боюсь потерять? – глухо, с трудом выговорил Манихин. – До смертибоюсь! Я понимаю, что обрек тебя на жизнь затворницы, я вижу, что измучил тебя…но после того, как ради тебя я натворил столько глупостей и бед, я просто немогу тебя лишиться! Ты – оправдание всего, всей моей жизни, всем моимпоступкам, добрым, злым… Если ты уйдешь, мне только и останется, что венывскрыть. Или опять в гараж, как в тот раз, когда Маринка меня оттуда вытащила.Я тогда жив остался – и ужаснулся, что обрек бы себя на разлуку с тобой. Ялюбил тебя всю жизнь – и век любить буду. Не покидай меня, не покидай…