– Она стекло, – усмехнулась Галина. – Рвется – конечно, несамое точное слово. Вернее – лопается. Вот об этом-то я и хотела вам сказать.Пойдемте. – Она поманила его в угол комнаты и показала небольшую муфельнуюпечь, дверца которой была чуть приоткрыта.

Александр, который полагал, что муфельная печь для обжигакерамики – близкая родственница доменной, был удивлен, обнаружив, что этонебольшое сооружение скорее напоминает старую чудо-печку, которая досталась егомаме от бабушки, знатной кулинарки. Галина, казалось, поняла его удивление и пояснила:

– Вообще-то по-настоящему серьезные работы я обжигаю назаводе «Орбита». Я там делала очень интересные штуки для оформления интерьера,ну и подружились. Теперь они меня к своим печам допускают запросто, что оченьудобно. Там огромная муфельная печь. А это – домашняя, для мелочей. Помните, яговорила о срочном заказе? Как раз здесь сейчас покрываются цеком несколькосалфеточниц для ресторана «Мексиканские этюды». Проще сказать – они трескаются,мои изделия.

– Не понял, – осторожно произнес Александр, сторонясь печки,от которой исходили волны жара, сопровождаемые характерным дзиньканьем. – Вы жеговорили, трещина на изделии – это плохо. Вы ведь вроде бы даже никакуюарматуру внутрь не вставляете – боитесь, что посуда потрескается.

– Не потрескается, а разорвется, развалится на черепки, –уточнила Галина. – Но трещина трещине рознь. Вот посмотрите.

Они вернулись к столу, и Александр увидел фигуру русалки,очень похожую на ту, которую Галина показывала ему во время первого визита.Как-то вдруг Александр осознал, что это было не несколько дней, а несколькочасов назад. А казалось, он слушал мини-лекцию о керамике давным-давно!

Фигурка, красивого пепельно-голубого оттенка, при ближайшемрассмотрении оказалась покрыта мельчайшими трещинками, напоминающими паутину. Аеще больше это было похоже на такыр – огромные пространства засохшей грязи,которые Александр еще в детстве видел в степях Казахстана, куда однажды ездил сотцом. Трещины испещряли такыр вдоль и поперек, придавая ему неровно-клетчатыйвид.

– Это тоже цек, понимаете? Тоже трещинки. Но они не уродуютработу, а способны придать ей совершенно новый, неожиданный облик.

Галина окунула палец в баночку с глазурью и приняласьосторожно втирать в трещинки синий пигмент. Фигура русалки постепенно словно бысетью покрылась. Галина смахнула излишки пигмента:

– Посмотрите. Совсем другой вид, правда? Иногда это невтирается, а фигура просто опускается в глазурь другого цвета и пропитываетсяею. Но ведь красиво, скажите, красиво?

– Конечно, – рассеянно согласился Александр, пытаясьвспомнить, что ему напоминает эта синяя сеть, окутавшая фигуру русалки. Онавыглядит такой благородно-старинной, как на посуде коллекционного фарфоравосемнадцатого века…

– Техника эта называется кракле, – сказала Галина. –Считается, что ее изобрели японцы – в глубокой древности. Говорят, началось этоиз чистого суеверия: чтобы ревнивые боги не наказали мастеров, которые творятсовершенно-прекрасные изделия. Поэтому на некоторые вазы или фигурки послепервичного обжига наносили слишком много глазури, избыточно толстый ее слой.Потом печь, в которой шел вторичный обжиг, открывали раньше времени. По идее,изделие вынимают не прежде, чем температура в печи окажется равной комнатной. Авот если вынуть, условно говоря, при 200 градусах, а потом опустить в холоднуюводу, разогретая глазурь мгновенно покроется трещинками. Цеком. То есть вазеили статуэтке на первый взгляд было далеко от совершенства, и ревнивые богимогли спать спокойно. Но когда изделие остывало, хитрые мастера втирали втрещинки глазурь контрастного цвета. Высушенная глина впитывала этотдополнительный краситель, его влага просачивалась внутрь изделия и закрывалавсе трещинки очень плотно. Потом шел еще один обжиг, потом роспись… ну и такдалее. Но если изделие не опускать в холодную воду, а просто открыть печь, выуслышите такой вот характерный звон, который уже слышали сегодня. При медленномостывании трещинки будут совсем мелкие. Почти незаметные. Втирать тудаконтрастную глазурь довольно сложно. Проще взять и опустить вещь целиком всосуд с глазурью. Пусть впитывается сама собой в гигроскопичную, сухую глину. Ивот вообразите себе: что, если в глазурь окажется подмешан какой-то яд? Скажем,мышьяк. Мне кажется, только этим способом можно сделать несколько разобожженное керамическое изделие источником отравы. Разумеется, больше его необжигать. Надобности в этом нет: цек при такой технологии микроскопичен,трещинки не пропускают воду. Но мышьяк будет вымываться из них очень медленно…И человек, который пьет из такой кружки, будет каждый день получать свою порциюотравы. Конечно, тут нужно очень точно все рассчитать, какая нужна доза,смертельная или просто очень токсичная, но расчеты – дело второе, главное ведь– придумать!

Александр беспомощно смотрел на эту красивую, увлеченнуюразговором женщину, которая и не заметила, как воткнула ему в самое сердце ножи медленно, с наслаждением поворачивала его в ране. Смотрел-то он на Галину, новидел лицо берегини в ореоле черных волос. Это лицо было изображено напричудливой кружке – переливчатой, голубовато-зеленовато-перламутровой,покрытой скрещением синих линий, напоминавших разводы, которые остаются напеске после того, как отхлынет морская волна.

Да, и на сетку эти скрещения трещинок тоже были похожи. И натакыр…

Александр покачал головой. Значит, он еще в прошлый раз всеугадал! Дело было именно в кружке. Понятно, почему Манихин не расставался сэтой кружкой: ведь на ней был искусно воспроизведен портрет его любимой жены. Ктому же это был подарок девушки, которая дважды спасла ему жизнь.

Подарок Марины…

Он настолько погрузился в раздумья, что даже не заметил, какв комнате воцарилась тишина. Поднял глаза – и увидел умолкнувшую Галину,которая встревоженно смотрела ему в лицо.

Александр слабо улыбнулся.

– Я думала, вы хотели узнать… – Голос ее звучал виновато.

Александр кивнул.

– Я думала, это и правда для детектива…

Александр опять кивнул.

– Но… что же теперь со всем этим делать? – растерянносмотрела на него Галина.

Он покачал головой:

– Не знаю. Я пойду, извините. Спасибо вам.

– Не за что, – растерянно обронила она ему вслед.

Вот уж воистину…

Александр медленно спустился во двор. Потрясение, которое ониспытал, было слишком внезапным, хотя, строго говоря, чего-то в этом роде он иожидал. И все же, все же, все же…