– Я уже сказал вам всю правду, – мотнул головой манджари. – Наши корабли не возвращаются. Здесь что-то не так.

Джонон фыркнул, махнув на безмолвные тела:

– Ради этого не стоило вытаскивать вас из карцера. Что еще?

– Ничего, – ответил Дхар. – Я направлялся сюда, когда вы повстречали и потопили «Ашваи».

– Однако ваши люди с ними торговали.

– И описывали мирное процветающее селение.

– Ну так оно больше не процветает. – Джонон повернулся к Гвенне. – Историк говорит, что кеттрал кое-что известно об этой части Менкидока.

«Историк лжет», – ответила она мысленно, не позволив себе измениться в лице.

– Немногое.

– Соперничество среди местных? – добивался Джонон. – Войны?

Гвенна покачала головой, повторяя про себя то, что знала от Киля и Дхара.

– Селения китобоев. Торговля с Манджари. В общем, это все.

– А какой они веры? Возможно, это жертвоприношение. Не в первый раз язычники за границами империи потрошат друг друга ради своих богов. – Адмирал указал на «солнце». – Похоже на какой-то символ.

Гвенна повернулась к трупу, и вдруг ее осенило.

– Это не символ, – ответила она. – И не человеческих рук дело.

Джонон ответил ей пристальным взглядом и молча указал на гвозди в запястьях мертвеца.

– Конечно, прибили его люди, но вот это… – Она указала на рану. – Я видела такое и прежде, или очень похожее. Это сделали не ножом и не копьем. Похоже на укус миноги.

– Миноги… – Джонон заговорил медленно и внятно, словно убеждал недоумка. – Миноги живут в воде. И не вырастают длиннее моей руки. Они не въедаются прямо в сердце.

– Габбья, – напомнил Дхар, не сводя глаз с мертвеца.

Он шевельнул правой рукой, нарисовав в воздухе круг.

– Вы слышали, что рассказывают про Менкидок, – кивнула Гвенна. – И здешних чудовищ.

– Я с малых лет в море, – ответил Джонон. – И давно не верю сказкам.

– Эти сказки правдивы, – подал голос Киль. – Или содержат в себе долю истины.

Адмирал повернулся к Бхума Дхару:

– Не хотите ли пересмотреть свои представления о мирных процветающих селениях?

– Болезнь начинается дальше к югу, – покачал головой Дхар. – В неделе пути. Здесь габбья быть не должно.

Гвенна рассматривала труп. Губы – истончившиеся, бескровные – растянуты, будто бы в крике. Пальцы полусогнуты, словно он силился дотянуться до вбитых в запястья гвоздей. Она прищурилась. Почти незаметно – бурая засохшая кровь на коричневой коже, – но раны на запястьях кровоточили, сильно кровоточили. Кровь заливала руки до плеч, стекала по туловищу, по ногам, собиралась лужицей на земле. На камушках мостовой осталось пятно. Она встала на колени, поскребла его пальцем. Сухое, как пыль.

– Эти люди были еще живы, когда их пригвоздили, – тихо сказала она.

– Кровь привлекает многие виды габбья, – сообщил Киль.

– Значит, здесь было сражение, – заключил Джонон. – Мы видим побежденных. Победители прибили их к стенам в назидание. Чудовища пришли на запах крови.

– Возможно, – признала Гвенна.

Солнце не просто грело – немилосердно жарило. Она пошатнулась, выпрямляясь.

– А может, габбья нашли их не случайно. Может, их нарочно оставили на корм чудовищам.

На это не ответил даже Джонон. Ветер свистел через площадь, шевелил волосы мертвецов, закручивал смерчиками сухие листья и снова ронял. Гвенна отвернулась от трупа, но видение уже засело в памяти: человек кричит, корчится под входящими в тело гвоздями, отбивается ногами, пока боль и усталость не высасывают последние силы. А потом он просто висит, не в силах даже закричать при виде того, что к нему приближается.

23

Тогда, за полдня в Соленго, вдыхая соленый воздух, купаясь в солнечных лучах, изучая следы бойни, Гвенна почти ощутила себя кеттрал – человеком, у которого есть дело и умение его исполнить. Она попыталась захватить это чувство с собой, когда Джонон снова загнал ее в карцер, и остаток дня донимала Бхума Дхару вопросами.

Видел ли он габбья, способного высосать кровь из сердца?

Нет.

Слышал о таких?

Чего только он не слышал.

Завозят ли в Манджари крупных габбья?

Нет.

А может, кто-то решил попробовать?

Может.

Но это ни хрена не объясняет прибитых гвоздями людей.

Да, не объясняет.

А жители Соленго? Дхар что-нибудь про них знает?

В сущности, ничего.

Они держали у себя габбья?

Он не знает.

А в других менкидокских селениях?

Он не знает.

На двадцатом или тридцатом «не знаю» Гвенна привалилась спиной к переборке, замолчала. Конечно, безнадежная затея – разгадать тайну Соленго, не покидая карцера, и эта безнадежность медленно, как холодный дождь, просачивалась в нее, смешивалась с ужасом, заливавшим душу со времени морского сражения, а вернее – еще с Пурпурных бань. Сменились две вахты, и вернувшееся к ней в поселке ощущение жизни погасло. В темной камере снова подступили воспоминания, стали кружить, как готовые к нападению хищники.

Пожалуй, главной ее ошибкой, породившей все остальные, было вступление в ряды кеттрал. Она могла бы остаться в отцовском доме, всю жизнь разводить скотину, колоть дрова, печь хлеб. Может, она бы и с тем не справилась – никогда не была мастерицей в уходе за скотиной и стряпала кое-как, – но от клеклого хлеба никто еще не умер. И от того, что корова вовремя не подоена, никому головы не срубили. И никому не оторвало ноги из-за того, что дрова не убрали вовремя под навес.

Ее размышления прерывали только являвшиеся по утрам солдаты. Они приносили ведро с кормежкой, выносили другое, где плескались моча и дерьмо. Иногда уводили с собой Дхара.

Джонон, по-видимому, решил его не убивать. Пока.

– Тайна не сводится к Соленго, – сказал однажды манджари после того, как конвоиры втолкнули его обратно в карцер. – И другие селения опустели. Ваш адмирал подозревает Манджари.

– Он прав?

Гвенна спрашивала просто по привычке. Как спросила бы раньше, когда была кеттрал, командовала крылом, – как спросила бы, когда у нее была возможность действовать на основании ответа.

Он прищурился на нее сквозь темноту:

– Кеттрал ничего не знают об этом материке?

– Нет, – ответила она.

– Удивляюсь, что вы не летали здесь на этих ваших птицах, не исследовали южные земли.

Смешок вышел таким горьким, что Гвенна едва не подавилась. Как видно, даже манджари уверовали в легенду о непобедимых кеттрал. Ей хотелось ответить, что никакие это не «ее» птицы, что их вообще не осталось, а если бы и остались, им не перелететь жаркого экваториального пояса. Только все это было вроде как государственной тайной, поэтому она лишь покачала головой.

– Кеттрал – военные, а не картографы.

– Знание местности важно и для военных.

– Аннур с Менкидоком не воевал. Там не с кем воевать.

– Не так давно, – задумчиво отозвался он, – я