– Я и не удивляюсь. Всего лишь выражаю свое сожаление по этому поводу.

– И даже это странно, ибо…

– Позвольте я вам кое-что объясню, – оборвал его Курт, и тот умолк, глядя на него с подозрением. – Точнее, я вам продемонстрирую въяве причину, по каковой мною описанное может иметь место.

– Ну? – весьма неучтиво согласился барон, и он кивнул, обратясь к Фридриху, наблюдавшему за их беседой молча.

– Скажите, – поинтересовался Курт буднично, – вы уже лишились девственности? Хотя – разумеется, даже и спрашивать нечего; в таком-то возрасте, при таком-то титуле – наверняка нет отбою от придворных девиц и прислуги. Или в первый раз вы предпочли покупную любовь, для надежности?.. – уточнил он, получив в ответ лишь ошеломленный взгляд наследника. – И как прошло?

– Да вы отдаете себе отчет… – едва не задыхаясь от бешенства, начал фон Редер, и Курт вскинул руку, призывая к молчанию:

– Не надо. Не надо читать мне проповедей о должном поведении в присутствии почти венценосной особы, господин барон. Сия demonstratio имела лишь одну цель: показать вам, что есть темы, на которые собеседник распространяться не станет; и дело сейчас не в том, что я задал вопрос просто, с ходу и без церемоний. Даже если бы я убил на разогрев допрашиваемого… прошу прощения – собеседника… четверть часа, я и тогда не услышал бы откровений. Просто потому, что подобные вещи на всеобщее обозрение не выносят. То есть не исключено, что лет через пять ваш подопечный уже будет поднимать эту тему по собственной инициативе, без боязни и с гордостью, но пока… В этом главный успех работы дознавателя, господин барон, беседа один на один. Только тогда вероятно достичь того момента, в каковой можно вызвать человека на откровенность.

– Один на один? – криво ухмыльнулся тот. – А палач в ваших «беседах» – просто мебель?

– Поверьте мне, господин барон, найдется лишь один из десяти допрошенных таким образом, кто запомнил не то что черты лица исполнителя, но и хотя бы низок он или долговяз, толст или сухощав. Его просто не видят. Видят меня. И откровенничают со мной.

– Если откровенничают.

– Вам придется принять это как факт, – подытожил Курт уже серьезно. – Я не говорю, что это случится обязательно, и я понимаю ваше недовольство, однако может сложиться ситуация, в которой мне придется, грубо говоря, выставить вас за дверь. Не хотелось бы устраивать споры по этому поводу в присутствии лица, чье молчание мне придется в этом случае пробивать, посему я и предпочел предупредить вас заранее, дабы вы с этой мыслью смирились.

– А возражений этой самой мысли вы рассматривать не собираетесь?

– Нет, – ответил он просто. – Как я не намерен учить вас исполнять вашу службу…

– Учили, – возразил фон Редер недовольно; Курт помедлил, на миг задумавшись, и спокойно подтвердил:

– Верно. Учил. И вы согласились с моим видением ситуации. Что, к слову, говорит в мою пользу: если вы приняли к действию мой совет, данный вам в области, не являющейся моей основной сферой деятельности, то тем паче следует полагаться на мои решения, связанные с моей прямой службой.

– Вы ведь все равно найдете способ избавиться от меня и сделать то, что сочтете нужным, так, майстер инквизитор? – уточнил фон Редер мрачно и, не услышав возражений, обессиленно отмахнулся. – Бог с вами. То есть, – поправил он сам себя, – я на этот факт крайне рассчитываю.

* * *

Хауэр вместе со всеми сопровождающими вернулся чуть раньше определенного ему времени, и тем не менее обрел от барона порицающий взгляд и обвинение в медлительности. За время блуждания по коридорам главного корпуса инструктор, видимо, успел остыть и хоть немного свыкнуться с мыслью о столь нежданно свалившихся на его голову напастях, а потому на сей раз снес и взгляды, и слова со стоическим молчанием.

Полноценное омовение Курт решил отложить до лучших времен, употребив часть принесенной воды для того, чтобы лишь наскоро оттереть кровь с лица и рук, и, покинув Фридриха в обществе телохранителей и помощника, в сопровождении барона и Хауэра вышел за порог, остановившись в отдалении от двери, на повороте.

– Здесь нас, кажется, слышать некому, – пояснил Курт, взмахом руки указав в обе темные и безлюдные оконечности коридора, и обернулся к насупленному инструктору: – Альфред. Быстро и коротко: кто присутствует в лагере, кроме нас?.. Брось, – поморщился он, когда Хауэр метнул исподлобья взгляд в сторону королевского телохранителя. – Сейчас не время. Я всё понимаю, но, думаю, будь здесь начальство – и оно одобрило бы мои действия. В любом случае: сегодня свершилось то, что, как ты думал, никогда не могло произойти, а именно – командую я. Даже тобой в определенном смысле. И сейчас мне нужно знать, причем точно и без умолчаний, кто находится в этом лагере, как давно и с какой целью.

– Мне не кажется… – начал Хауэр недовольно, и Курт оборвал:

– Послушай. Подумай об одной простой вещи: всё это уже не тайна. Рассуди сам – если имеет место предательство с нашей стороны, значит, нашему противнику уже известно многое из того, что прежде почиталось секретом. Если кто-то из наших переметнулся на ту сторону, то он рассказал ведь наверное не только о том, какие высокопоставленные гости сюда должны наведаться, но и вообще обо всем, что только было ему известно. Если же виновный среди телохранителей наследника, тем паче значит, что противнику ведомо куда больше, чем ты сейчас пытаешься скрыть. В свете этого раскрыть несколько тайн перед нашим союзником мысль уже не столь страшная, как может показаться. Итак, Альфред. Не тяни время, его и так много ушло впустую… Начнем с начала. Охрана. Сколько, кто и где.

– Дюжина, – отозвался инструктор не сразу, глядя мимо собеседника в стену, и, помедлив, с усилием продолжил: – Четверо на стенах. Сменяются каждые восемь часов.

– Смена отдыхает врозь?

– Нет. В казарменной комнате, все вместе, все на глазах друг у друга.

– Уже легче, – кивнул Курт, – дальше. Самое главное: зондеры. Кто, сколько, как давно.

– Пятеро. Прибыли все разом еще за неделю до Его Высочества, через пару недель должны вернуться в строй. Стандартная регулярная тренировка. Разделены по двум комнатам: в одной двое, в другой трое. Все опытные, в группе давно, все побывали в деле не раз, и всех я знаю как облупленных.

– Это вам так казалось, – без прежней язвительности, почти устало, возразил фон Редер; Хауэр вскинул голову, и Курт повысил голос, не дав ему высказаться:

– Это хорошо, значит, у меня есть источник информации о них помимо их слов. Дальше. Повара, метельщики…

– А также прачки и банщицы, – зло огрызнулся инструктор и, переведя дыхание, продолжил чуть спокойней: – Нет. Повар один – и он же здешний священник. Подсобляет ему, когда есть необходимость, кто-нибудь из парней, для этого особых умений не надо. И лекарь в лазарете. Без помощника.

– И? – поторопил Курт, уловив в голосе наставника еле ощутимую заминку. – Еще что-то, о чем я не знаю?