бы никогда ее и пальцем не тронула. Она моя лучшая подруга!

Я поворачиваюсь к Уилле.

– Объясни им, – прошу ее, указывая на Мэнди и Ви. И понимаю, что до сих пор сжимаю нож, заметив, как Уилла уставилась на него. Она отшатывается и дрожит.

Она меня боится.

Ничего не понимаю. Действительно, бред какой-то.

– Уилла, – умоляюще зову я. Мне очень нужно, чтобы она сказала: «Мэнди ошибается, я никогда тебя не боялась».

Она сглатывает комок в горле и хрипло произносит:

– Пожалуйста, не делай мне больно.

Я отшатываюсь. Ее слова застревают в груди, я перестаю дышать. Все летит кувырком. Я‐то думал, что нравлюсь Уилле… И даже больше, чем нравлюсь.

Я все неправильно понял.

Совсем как с Кевином. Я считал его хорошим парнем. Лучшим другом. Думал, что знаю его. Но все оказалось враньем. На самом деле я ничего о нем не знал. И при первой возможности он меня подставил. Ему было плевать на меня.

Не понимаю, как я продолжаю ошибаться в людях. Как умудряюсь снова находить тех, кто якобы заботится обо мне, чтобы убедиться: это вранье.

– Но это не я. Не я тебя связал. Ты же знаешь.

Уилла качает головой. Даже сейчас она смотрит на меня как на монстра.

Все, что я знал о себе, рушится.

В голове прокручиваются моменты, когда мы с Уиллой были вместе, и я пытаюсь разобраться, когда же понял ее неправильно. Как мог не заметить ее страх? Как мог быть так слеп? Я же считал себя хорошим парнем, хорошим человеком…

– Я не… – шепчу я, сам не зная, что сказать. – Я не…

Я так сосредоточился на Уилле и на своих переживаниях, что слишком поздно замечаю движение. Мэнди бросается на меня, тянется к ножу, хватает меня за запястье, впивается ногтями.

Меня учили самообороне с того дня, когда мать оправдали и она забрала меня у бабушки. Я тренировался годами, доводя движения до автоматизма, пока они не стали моей второй натурой. Пока я не научился действовать, не думая – просто из инстинкта самосохранения.

Я уверен, что если Мэнди завладеет ножом, то без колебаний вонзит его мне в грудь. На ее лице ярость, взгляд дикий, безумный. Дергаю рукой, и Мэнди теряет равновесие. Пользуюсь этим, чтобы отшвырнуть ее. Она спотыкается, ударившись о стену с такой силой, что осыпается старая штукатурка, и снова бросается на меня.

Воздух прорезает громкий треск – такой оглушительный и внезапный, что я и Мэнди застываем в изумлении, в ушах звенит.

– Так, вы, оба! Прекратите!

Оборачиваюсь и вижу в руках у Ви пистолет. Не понимаю, откуда он у нее, да и не важно. Она стоит, широко расставив ноги, слегка наклонившись вперед, и держит его обеими руками. Указательный палец пока не на спусковом крючке, а на стволе.

Это абсурд, но на секунду мне приходит в голову, что мама гордилась бы умением Ви обращаться с оружием. Да, мама хорошо ее обучила.

Облачко штукатурной пыли поднимается над левым плечом Ви из дырки в потолке на месте выстрела.

– Никому не двигаться, – предупреждает она.

– Пристрели его, – настаивает Мэнди, прижимаясь к стене и медленно отодвигаясь от меня. – Ты должна его остановить. Ты же была там, когда позвонила Уилла, и знаешь, что это сделал он. Он бы убил ее, если б мы не успели вовремя.

Что за бессмыслица…

– Ты о чем вообще, черт побери? Уилла позвонила мне! Она убегала от тебя!

Мэнди хватается за грудь.

– Ты бредишь, – шипит она и поворачивается к Ви: – Он врет. Ты была со мной все время после обеда. И знаешь, что я ни при чем.

Поверить не могу, что она несет.

– Я этого не делал! – кричу я.

– Нет, это ты! – Мэнди указывает на меня трясущимся пальцем. – У тебя в руках гребаный нож!

– Я нашел его на полу! Я хотел освободить ее!

Мэнди поворачивается к Ви; теперь она не настаивает, а умоляет:

– Он монстр. Ты сама знаешь. Его отец пытал и убивал девушек. И он такой же, как отец. Ты знаешь, что это правда. Ты должна его остановить.

На секунду мне кажется, что Ви слушает и даже верит ей.

Мое сердце бешено колотится. По венам растекается страх.

– Ви…

Но Мэнди не дает мне договорить:

– Ты же видела статьи о стрельбе в школе, – продолжает она. – И его лучший друг сказал, что это он все устроил.

– Ви, – зову я снова, пытаясь обратить ее внимание. Мне так нужно, чтобы она меня выслушала.

Но Мэнди продолжает говорить, а Ви – слушать.

– Ты должна пристрелить его, Ви. Только так ты спасешь себя. И всех нас.

– Да заткнитесь вы оба! – наконец рявкает Ви и смотрит на Уиллу. – Что случилось? Кто это с тобой сделал?

На бледном лице Уиллы гримаса боли, россыпь веснушек на нем – как кровавые пятна. Она дышит прерывисто и часто. У нее пересохли губы, и она облизывает их, прежде чем ответить:

– Коннор.

38

Гвен

Сердце выпрыгивает из груди, пока я дальше читаю переписку Джульетты и Бо.

Бо: Вряд ли ты сделала что-то очень страшное.

Джульетта: Сделала.

Бо: Например?

Джульетта: Не могу тебе рассказать.

Бо: Ты до сих пор не доверяешь мне?: (

Джульетта: Не в этом дело; они меня убьют, если узнают. Я не шучу.

Бо: Не может быть, что все так страшно.

Джульетта: Это так. Если б ты узнал правду, то возненавидел бы меня.

Бо: Я никогда не возненавижу тебя, Джульетта. Ты очень хорошая.

Джульетта: Нет, я не такая!

Бо: Тогда расскажи мне. Разреши доказать мою любовь.

Джульетта: Ты меня любишь?

Бо: Да. Уже давно. Я ждал, чтобы сказать это лично. Хотел видеть твое лицо.

Джульетта: Ты хочешь встретиться?

Бо: Конечно! Я только об этом и думаю!

Джульетта: Я тоже хочу с тобой встретиться.

Бо: Но если ты мне не веришь…

Джульетта: Я верю! Клянусь тебе!

Бо: Точно? Иногда мне кажется, что нет.

Джульетта: Хорошо, я расскажу. Мои подруги… у них есть одна игра. Они любят в нее играть. Они ломают людям жизни.

Бо: Правда?

Джульетта: Я же говорила, что это ужасно.

Бо: Ты тоже участвовала?

Джульетта: Да. Иногда.

Бо: И что ты делала?

Джульетта начинает объяснять.

Я в таком ужасе от прочитанного, что теряю всякое