Овандо, естественно, должен был провести официальный опрос (residencia) касательно управления Бобадильи и его представителей и отослать их обратно в Испанию на тех же кораблях, на которых он прибыл сам{829}. Новый губернатор должен был получать вдвое больше, чем его предшественник (360 000 мараведи в год вместо 180 000), а также он должен был назначить сотню новых чиновников.

Инструкции были подписаны не только королем, королевой и Грисио, но и архиепископом Гранады Талаверой, который некоторое время был духовником королевы; а также лиценциатом Луисом Сапатой. Сапата был известным интриганом, мадридским конверсо. Он был невысокого роста, отчего его стали называть, намекая на его влиятельность, «El Rey Chiquito» – «королек». Он славился продажностью и скаредностью, и в то же время медоточивостью речей. Он был чиновником, прикрывавшим в Испании всю «арагонскую мафию», которая вскоре успешно осела на Эспаньоле{830}.

Ничто из приготовлений не держалось в секрете. 2 октября 1501 года в Севилье их огласил глашатай, Франсиско де Меса, на ступенях часовни (прославленной «градас») в присутствии различных нотариусов и важных людей города. То же самое было и на Гран-Канарии{831}.

Экспедиция Овандо была организована Диего Гомесом де Сервантесом, коррехидором Кадиса, одним из тех важных королевских чиновников, что стремились усилить власть Короны в муниципальных советах. Химено де Бривиеска, конверсо, помогавший Хуану Родригесу де Фонсеке в общем управлении Индиями, отвечал за расходы в Севилье.

В то время было разрешено еще несколько других экспедиций. Так, Луис де Арриага, идальго из Берланги в Кастилии, который был в экспедиции Колумба в 1493 году и некоторое время служил заместителем губернатора Маргарита, а потом комендантом Ла-Магдалены (где он отразил несколько серьезных нападений индейцев под предводительством вождя, которого испанцы звали Хуатинанго), получил приказ колонизировать Эспаньолу, поселив там крепкие испанские семьи{832}. Следовало основать четыре городка по пятьдесят поселенцев в каждом, в общей сложности – две сотни человек{833}. От них не ждали дохода. Однако им будет дан свободный проезд, и через пять лет они получат в свою собственность землю, которая была им выделена. Стоимость семян, скота и иных вещей они должны были оплатить сами. Им разрешили исследовать и другие берега{834}. Эта экспедиция покинула Севилью в феврале 1502 года, почти в то же время, что и Овандо.

Вечный искатель приключений Алонсо де Охеда также покинул Кадис в начале 1502 года с четырьмя кораблями. Два из этих судов разбилось либо в Байя-Онде, либо в бухте Санта-Крус на Кубе в начале мая. На третьем уплыл на Ямайку Хуан де Вергара, не подчинившийся капитану. Охеда преследовал его, как главный капитан, на каравелле «Ла-Магдалена», но был схвачен своими врагами, которые принесли его, связанного, к Овандо, тогда находившегося в Санто-Доминго{835}. Карибы начинали все больше походить на Эстремадуру докатолических монархов.

Колумб в то время в Испании добивался новой попытки захвата Иерусалима, где, как он думал, будет находиться двор «последнего императора мира»{836}. В конце концов, близился конец света, как предсказывал святой Августин. Колумб вел по этому поводу переписку со своим новым другом – картезианцем, фраем Гаспаром де Горрисио. Он изводил монархов своими постоянными требованиями и письмами: «Я лучше буду источником восторга и услады ваших высочеств, – писал он, – чем осмелюсь вызывать Ваше раздражение и отвращение». Это трогательное письмо было полно сомнительных научных раздумий о последствиях того, что мир представлял собой сферу{837}.

Затем, в январе 1502 года адмирал получил разрешение на «еще одно плавание во имя Святой Троицы», как он писал папе римскому и банку Генуи. 14 марта монархи написали ему крайне дружелюбное письмо из Валенсии-де-ла-Торре:

«Ваше заключение для нас было крайне неприятным, как мы уже сказали и вам, и всем остальным, и как только мы об этом узнали, мы приказали освободить вас. Вы знаете, с какой благосклонностью мы к вам всегда относились, и теперь мы еще больше будем вас почитать и обращаться с вами, как подобает. Все, что мы вам даровали, останется вашим, и ваши наследники будут этим пользоваться так же, как сейчас… молим вас не задерживаться с отбытием»{838}.

Король и королева, очевидно, поняли, что Колумб был отличным первооткрывателем земель, но совершенно бездарным администратором.

В те месяцы корреспондент Колумба, папа Александр, подтвердил свою заинтересованность в действиях своих испанских соотечественников. Так, 16 декабря 1501 года, булла Sinceritas Eximie Devotionis повторила «Привилегии», дарованные в 1493 году. Папа также подтвердил, что подати в Индиях будут получать католические монархи, а не церковь{839}. Сам Колумб вновь написал Александру в феврале 1502 года, что он хотел приехать «и поговорить лично с Его Святейшеством о своих открытиях». Однако этого ему не позволила напряженность между монархами Испании и королем Португалии. Но все же он хотел бы, чтобы папа знал об открытии 1400 островов и о том, что он обнаружил на азиатском материке не менее 333 языков, а также различные металлы, включая, конечно же, золото и медь. Что же касается Эспаньолы, то о ней стоило думать как о сочетании «Тарсиса, Хетии, Офира, Офиса и Сипанги». Он также упомянул, что он был и на юге от тех земель и видел «рай земной», где, соответственно, было большое количество жемчужниц. Но Сатана не позволил всему идти по плану, и Колумб добавлял: «Бразды правления, которые были мне даны навечно, были жестоко вырваны из моих рук»{840}.