– Что все-таки произошло? – спрашиваю я.

Он качает головой и отводит взгляд. В груди болит от его печали.

– Куда ты? – спрашиваю я.

– Не знаю, – его голос срывается, – на сегодня останемся в отеле, думаю. Может, завтра поеду к Сильвии. Я… Я еще не знаю.

– Сойер… – шепчу я, не зная, что еще сказать.

– Ты порвала со мной, – говорит он, и в его голосе слышится резкость. – Ты порвала со мной, потому что я люблю тебя. Ты отталкиваешь меня, и я не понимаю почему.

Я прикусываю нижнюю губу, чтобы скрыть боль от его правды, но это не помогает.

– Я все понимаю.

И мне так хочется сказать ему, что я была неправа. Что я ошибаюсь. Что его сообщения заставили меня усомниться в правильности своих решений и что слова Глори потрясли меня. Я хочу быть эгоисткой и вернуть все назад, но не могу. Не тогда, когда случилось нечто такое, что разорвало его в клочья. Я не могу добавить дополнительное бремя к его и без того тяжелому весу.

– Я хочу прыгнуть, – Сойер трет лицо руками, – мне так хочется прыгнуть.

Не в силах больше выносить его агонию, я спотыкаюсь, иду вперед и искренне благодарю Бога за то, что он ждет, когда я подойду. Я крепко обнимаю его, как будто могу выдавить всю боль.

– Я люблю тебя, Сойер. Клянусь тебе, я люблю тебя.

Я смотрю на него снизу вверх, он обхватывает мою голову руками и целует. Его губы такие теплые, движения – мягкие, как шепот, а эмоции – сильные, как молитва. Поцелуй заканчивается, едва начавшись, и Сойер исчезает. Отойдя от меня, он обходит машину спереди и, больше не взглянув на меня, садится на водительское сиденье, заводит машину и уезжает.

Я стою там, скрестив руки на груди и сдерживая себя, когда понимаю, что Глори, возможно, права. Я умираю, но не от своей опухоли, а от медленного, сокрушительного кровотечения в моем сердце… и я ужасно боюсь.

Воскресенье, 10 ноября:

Сегодня никаких дополнительных процедур. Не была на лечении совсем.

Я просидела в помещении весь день. Все равно на улице было не очень хорошо.

Сегодня вечером Моррис уехал. Ничего особо важного не обсуждали, но все равно приятно провели время. Ну и дела, дорогой дневник, я просто без ума от Морриса. По-моему, он просто великолепен. Он действительно очень добр ко мне.

Вероника любит меня. Я верю ей и держусь за ее слова, чтобы не упасть.

Сейчас два часа ночи, и Люси крепко спит на двуспальной кровати в единственном приличном отеле нашего маленького городка. Мягкие игрушки, которые я смог засунуть в сумку, стоят на страже, как часовые, возле ее подушки.

Мой мобильный в руке, и я все жду, когда он завибрирует, но мама не пыталась связаться со мной. Ни звонка, ни сообщения, ничего. Сегодня вечером она была пьяна, а это значит, что она, вероятно, потеряла сознание, возможно, в собственной блевотине, так как меня не было рядом, чтобы вымыть ее. Почему я чувствую себя виноватым, не знаю, и это еще сильнее бесит.

Я сижу во внутреннем дворике, и раздвижная стеклянная дверь в комнату приоткрыта примерно на четыре сантиметра, так что я смогу услышать Люси, если она проснется, к тому же шторы открыты, чтобы я мог видеть ее. За моей спиной находится бассейн, который сейчас закрыт, так как не сезон. Если бы в нем еще осталась вода, я бы уже плавал, но он пуст. Как и я.

– Что делаешь, брат? – Нокс поначалу кажется черной тенью, но стоит ему выйти на тусклый свет крыльца, как он превращается в плоть и кровь. Мы пожимаем руки, и он опускается на старый пластиковый стул рядом со мной.

Мальчик-серфер выглядит так, словно я разбудил его в январе во время глубокой спячки. Наверное, так оно и было.

– Извини, что позвонил.

– Не бойся. Быть здесь – это часть моей работы. Когда-нибудь ты вырвешься вперед, станешь чьим-то куратором и сам будешь подрываться посреди ночи.

Я фыркаю.

– Только если встречу другого такого же человека, сильно увлеченного прыжками, как я.

Он достаточно любезен, чтобы посмеяться, но потом становится серьезным.

– Этот человек где-то там, брат, и вселенная заставит ваши пути пересечься. Я просто надеюсь, что ты скажешь «да», чтобы помочь, а не «нет».

И я тоже.

– Единственная причина, по которой я сейчас не прыгаю в карьер, – это то, что я несу ответственность за Люси, – потираю руки и наклоняюсь вперед. – Честно говоря, я думал оставить ее с мамой, чтобы прыгнуть. – Я делаю паузу. – А теперь целый час пытаюсь убедить себя, что ей будет хорошо здесь со мной, так что остаюсь на месте. Я не уйду, но мне очень неприятно, что такие мысли вообще появляются.

– Сосредоточься на позитиве. Ты не оставил ее ни дома, ни здесь. Вместо этого ты позвонил мне, и мы будем тусоваться, пока ты не окрепнешь настолько, чтобы стать самим собой.

– Я не знаю, стану ли когда-нибудь достаточно сильным для этого.

– Ты уже сильный. Все остальные видят это в тебе, просто ты узнаешь об этом последним.

Я снова потираю руки, а затем сжимаю пальцы так крепко, что меня пронизывает боль.

– Я думаю, у мамы проблемы с алкоголем, – эти слова кажутся мне чужими, и какая-то часть меня уже пытается отговорить себя от этой правды, – но она может целыми днями обходиться без выпивки.

– Да, но, когда она выпивает, может ли остановиться?

Она думает, что может, но…

– Нет.

– Алкоголизм проявляется в самых разных формах. Все об этом думают стереотипно: парень в майке-алкоголичке, небритый агрессивный пьяница, который бьет любого на своем пути. Алкоголизм поражает самых разных людей из самых разных слоев общества, и он поражает людей самыми разными способами. Единственное, что мы, алкоголики, имеем общего, – это то, что алкоголь управляет нами. Мы не контролируем его. Даже когда не пьем, он все равно может надрать нам задницы. Я каждый день говорю себе, что нет безопасного решения для меня и алкоголя. И никогда не будет.

Я слышу его слова, почти понимаю их, но это не помогает темному гневу, гноящемуся во мне.

– Мама приводила мужчин в наш дом посреди ночи. Она была пьяной. Одному богу известно, были ли они пьяны. Но я точно знаю, что некоторые из них заглядывали к моей сестре и пугали ее до смерти.

Одна только мысль о том, что эти люди наблюдали за моей сестрой, когда она спала, заставляет мои руки сжаться в кулаки.

– Как ты себя чувствуешь, бро? – спрашивает Нокс.

Я очень устал.