Мой мозг бьется в конвульсиях, как DVD, застрявший в проигрывателе.

– Что за черт…

– Что ты тут делаешь? – мама кричит, и ее гнев подпитывает мой.

– Что я здесь делаю? Что я делаю? А это кто?

Мама подтягивает простыню повыше и небрежно тянется к колонке на прикроватном столике. Она тыкает в кнопку раз, другой и, наконец, с третьей попытки попадает. Мне становится жутко холодно, когда я опускаю биту.

– Ты что, пьяна?

– Я выпила, – говорит она.

Выпила?

– Сегодня же вечер понедельника. Будний день. Кстати, а где ты была сегодня? Неужели выпивка отняла у тебя всю чертову ночь? Так вот с кем ты была, пока я заботился о твоей дочери?

– Убирайся отсюда, Сойер, – мама выплевывает мое имя.

– А где ты взяла выпивку? – требую я ответа. – Потому что ты не ходила по магазинам. Ты выпила все, что было в доме, в пятницу.

Мама приподнимается на коленях, все еще завернутая в простыню, и кричит, брызжа слюной:

– Убирайся!

Ерзая на кровати, волосатый ублюдок, который только что был на моей маме, тянется к своим штанам. Он перестает двигаться, когда мое раздраженное внимание переключается на него.

– Откуда ты ее знаешь?

– Не отвечай.

Мама вытирает нос, и это значит, что она вот-вот расплачется.

Я снова подношу биту к уху, и он, без сомнения, прекрасно понимает, что я без проблем размахнусь и ударю его.

– Откуда ты ее знаешь?

Его руки дрожат, когда он пытается надеть штаны, но он тоже пьян. Этот потный парень средних лет с пивным животом только что был на моей матери, и это ощущается как пинок в живот, когда я замечаю золотое кольцо на его левой руке.

– Откуда ты ее знаешь?! – ору я.

– Из бара. Мы встретились в баре.

– Когда?

Он смотрит на мою маму, ожидая ответа, подтверждения, но я веду это шоу. Не она. Я делаю шаг к нему, и он карабкается обратно на кровать, пока не ударяется о стену.

– Сегодня. Мы встретились сегодня вечером.

– Сколько раз она ходит в бар и цепляет таких мужчин, как ты?

– Я… Я не знаю. – Он снова смотрит на маму и, когда я начинаю двигаться вперед, вскидывает руки для защиты. – Много. Она там часто бывает, но я впервые поехал с ней домой.

Он – впервые. Сколько ночей после того, как Люси засыпала и я отключался с наушниками в ушах, это происходило? Монстры. Это моя мама приводила домой монстров. Я указываю битой на дверь.

– Убирайся.

– Ты не можешь сказать ему убираться. Я же твоя мать!

– Да, и ты в этом полный отстой!

Мужчина хватает свою рубашку, ботинки и забывает носки.

Должно быть, только одна извилина у него работает, потому что он в спешке убегает.

– Я взрослая женщина! – она кричит на меня. – Я имею на это право!

– Имеешь право уехать посреди ночи? Даже не сказав нам куда? На это ты имеешь право? Как часто ты это делаешь, мам? Сколько раз ты приводила незнакомых людей в наш дом посреди ночи, напившись до чертиков, чтобы трахнуть какого-нибудь парня, пока Люси спала в своей комнате? Что за мать приводит в наш дом такую опасность?

Все, о чем я думал в течение нескольких месяцев, обрушивается на меня с треском.

– А деньги, мам? Было ли это действительно просто ошибкой, или ты пропила их? Это папа лжец или ты? Он присылал чеки на алименты, а ты мне врала об этом, не так ли?

Мама поднимает колонку, швыряет ей в меня, но я пригибаюсь, и она разлетается на куски, ударившись о стену.

– Вон!

С удовольствием. Я бросаю биту в стену, и она оставляет дыру в гипсокартоне.

Люси плотно завернулась в одно из моих одеял и сидит у меня на коленях. Не в силах заснуть после разговора с Глори, я ответила на его звонок сразу же. Мое сердце пропустило удар. Я бросила Сойера, а этот единственный звонок заставил меня захотеть вернуть все обратно. Но в трубке я услышала испуганный голос Люси, за которым быстро последовал стук в дверь.

Папа не слушал ее мольбы о том, чтобы он остался с нами. Он спустился по лестнице прежде, чем я успела обнять Люси. Кроме того, что он кричал мне, чтобы я оставалась здесь, и что все под контролем, я больше ничего не слышала ни от него, ни от Сойера. Каждая проходящая секунда была отмечена учащенным сердцебиением.

Дверь в нашу квартиру открылась, и мы резко повернули головы в ту сторону. Первым вошел папа. Его усталые глаза встречаются с моими, и я молча благодарю Бога за то, что с ним все в порядке. Он отступает в сторону, и в комнату входит Сойер. Это Сойер, но не Сойер. В его глазах нет ни радости, ни улыбки, полной жизни. Он мрачен и выглядит так, словно постарел. На плече у него набитый рюкзак, а в руках такая же набитая спортивная сумка.

Люси соскальзывает с моих колен, когда я встаю. Еще один удар сердца, но на этот раз такой болезненный, что я хватаюсь за грудь.

– Что случилось? Почему ты собрал вещи?

Сойер падает на колени и протягивает руки, чтобы поймать Люси в объятия. Они обнимаются, как два человека, которые побывали на войне и видели ужасное. Они обнимаются так, словно это единственная причина, по которой они еще дышат. Они обнимаются как брат, любящий сестру, и сестра, любящая брата.

Он целует ее в щеку и отпускает, а она обхватывает обеими руками его руку, когда он встает.

– Спасибо, – говорит он моему отцу, и папа кивает. Я видела этот жест от него, только обращенный к людям, которых он глубоко любит.

– Я имел в виду то, что сказал: вы с Люси здесь желанные гости.

– Знаю, но мне нужно побыть одному. Я… – Сойер кажется маленьким и потерянным. – Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Это предложение без срока годности.

Теперь очередь Сойера кивнуть, и он тянет Люси за руку, после чего они уходят. Я теряю способность дышать. Он уезжает бог знает куда по непонятной мне причине, даже не взглянув на меня.

Шок настолько сильный, что мне требуется больше времени, чем нужно, чтобы сдвинуться с места. Он уже ушел. Сойер ушел. Я бегу через комнату, игнорируя призывы отца дать ему время, спускаюсь по лестнице и выхожу за дверь.

Сойер склонился над задним сиденьем своей машины, припаркованной у обочины, и пристегивает Люси ремнями безопасности. Когда он встает и закрывает дверь, я наконец обретаю дар речи.

– Сойер!

Он оборачивается и смотрит на меня так, словно я дух в ночи, который он не может поверить, что видит. Мы пристально смотрим друг на друга. Его светлые волосы кажутся серебряными в лунном свете, и это он призрак, затерянный в мире, которого он, кажется, не понимает.