– Есть новости от Сойера? – спрашивает он.

– Никаких новостей с утра, – я наливаю себе в тарелку кетчуп, хотя совсем не голодна. – Как ты думаешь, мне следует написать ему или подождать, пока он сам напишет мне?

Папа откусывает огромный кусок от своего бургера и не спеша жует его.

– Как парень, я бы сказал, дай ему время и пространство.

– Но что если он застрял в своей собственной голове, в своих мыслях и нуждается в поддержке?

Папа кладет бургер на стол.

– Твоя мама была хороша в этом. Она всегда знала, когда мне нужно пространство, а когда – нет.

– А как я узнаю, когда ему нужно, а когда нет?

– Я никогда не был силен в эмоциональных делах, орешек. Знал только, как любить твою маму.

– И меня, – добавляю я, – еще ты любишь меня.

Папа ничего не говорит, просто смотрит в свою тарелку.

– В такие моменты мне хочется, чтобы она была здесь. Она бы лучше вела тебя по жизни.

Так ли это? Могла бы она направить меня к лучшей жизни?

Мама преследует меня.

Мама выбрала медленную смерть.

Глори говорит, что я выбираю то же самое.

Режущая боль пронзает мой череп, и я содрогаюсь, но заставляю себя сделать это незаметно, чтобы сидеть прямо. Папа отрывает взгляд от тарелки и смотрит на меня орлиным взором.

– Ты в порядке? Мне показалось, что ты дрожишь.

– По-моему, тебе мерещится всякое. Когда ты в последний раз проверял свое зрение? – Я ненавижу то, что мне стало легче врать. Папа слишком долго смотрит на меня, а потом снова принимается за еду.

Мама сидит на подоконнике, и с тех пор, как Глори вчера уехала, не уходит оттуда. Она не разговаривает со мной. Но, с другой стороны, я тоже не пыталась с ней заговорить.

Я не выбираю медленную смерть. Я выбираю полноценную жизнь. Глори ошибается. Я знаю, что это так. Мама наклоняет голову, как будто она марионетка на веревочке. Абсолютно никаких эмоций не отражается на ее лице, и я вздрагиваю, а затем быстро отвожу взгляд. Мои щеки горят, потому что мне стыдно, что мама меня напугала.

Я расчесываю рукой свои кудри и слегка дергаю их, глядя на слова на экране компьютера. Большинство из них написаны неправильно, и под ними красные волнистые линии. Но я не могу понять, что сделала не так.

Что же сегодня не так с моим мозгом?

– Тебе не холодно? – спрашивает папа, снова откладывая свой гамбургер, и присаживается на краешек стула. У меня пересыхает во рту, когда я узнаю это его выражение лица – он чувствует запах крови.

Мой сотовый звонит, и я выдыхаю, благодарная небольшому отвлечению. Я проверяю его, надеясь на сообщение от Сойера, но это Сильвия.

СИЛЬВИЯ: «Я хотела сказать тебе, что Сойер только что подъехал, и сегодня у мамы девичник у нас дома. Лучше молись. Я думаю, что ситуация вот-вот станет напряженной».

Суббота, 9 ноября:

Сегодня лечение заняло полдня. Меня лечили до 11, а потом я вернулась и пошла на службу.

Горло у меня болит, как всегда. Я не знаю, что буду делать, если так пойдет и дальше.

Я тоже не знаю, что буду делать, если моя жизнь так и будет продолжаться.

Сильвия открывает входную дверь прежде, чем я успеваю постучать или позвонить.

– Хей.

Я засовываю руки в карманы брюк цвета хаки. Они не выглажены, как обычно. Все в складках от и до. Но такова жизнь, и она тяжела.

– Хей.

Она выходит в свой каменный внутренний дворик, оставив дверь слегка приоткрытой.

– Что с тобой происходит? Твоя мама сейчас на кухне сходит с ума из-за того, как ты был угрюм. И, что самое странное, похоже, она даже не знает, что ты сегодня не ходил в школу. Ты в порядке? И где Люси?

– Люси сейчас с подругой, и мне нужно поговорить с мамой.

– О’кей. Сейчас я ее позову.

Она ничего не понимает.

– Нет. Мне нужно поговорить с ней при всех. Я сам подойду.

Сильвия протягивает мне руку.

– Тебе нужна поддержка в виде друга, стоящего за твоей спиной?

Это те же самые слова, которые я сказал ей, когда она решила совершить каминг-аут. Новость Сильвии, которой она поделилась со своей семьей много лет назад, была хорошей новостью. Самым страшным было то, как отреагируют все остальные.

– Мои новости не очень хорошие. – Я надеюсь, что в конце концов выскажусь, но в моих словах не будет никакой радости. – Ты не знаешь, что я собираюсь сказать. В конце концов, ты можешь выбрать ее сторону.

– Мне нравится твоя мама, – говорит Сильвия, – но ты мой друг. Я всегда была твоим другом. Точно так же, как ты был моим. Что бы ты там ни говорил, я никуда не уйду.

– А что если я скажу тебе, что прыгал с края карьера в воду ради адреналина? И что это моя проблема? – я так чертовски подавлен, что часть меня может убежать, если она отвергнет меня.

Сильвия изучает меня дольше, чем мне хотелось бы.

– Я бы сказала, что это более вероятное объяснение твоей сломанной руке, чем та слабая отговорка про бассейн.

Это правда.

– Когда все успокоится, мне нужно будет поговорить с вами. С тобой и Мигелем.

– Не могу дождаться того, чтобы послушать. – Она делает паузу. – Мигель здесь. Мы были в моей комнате. Кроме мам, здесь больше никого нет. Это все из-за твоих прыжков, поэтому ты здесь? Почему ты пропустил школу и почему твоя мама так расстроена?

Я отрицательно качаю головой.

– Мне бы не помешал друг, но я пойму тебя, если ты в конце концов выберешь мою маму.

Она протягивает мне руку.

– Я же сказала тебе, что буду с тобой. И может быть, в конце всего этого я выберу вас двоих.

– Я всем расскажу, что мама – алкоголичка. Я прикрывал ее в течение многих лет и больше не буду этого делать.

Шок, отразившийся на лице Сильвии, тянет на все десять баллов, но она быстро приходит в себя.

– О’кей. – Она кивает, словно соглашаясь с чем-то в своей голове. – Вау. Это очень важно, и мы пройдем через это вместе.

Сильвия берет меня за руку, и у меня внутри все переворачивается, когда я слышу, как все женщины на кухне смеются.

– А сколько они уже выпили? – Возможно, это была не самая лучшая идея.

– Немного, – Сильвия ведет меня по коридору, – они приехали сюда всего двадцать минут назад. Но… твоя мама была здесь дольше.