— А что, если бы ты промахнулся? — спросил он.

Аттон на мгновение задумался.

— Промахнулся?

— Ну, когда лось напал на меня. Что, если бы твоя стрела не попала?

Аттон втянул воздух, чтобы ответить достойно, но вид обиженного лица Джона был слишком забавным, он не мог дать ему разумный ответ. Аттон зашелся смехом и завалился на холодный снег. Он смеялся и смеялся своим красивым, безудержным, радостным смехом, и Джон, стараясь сохранить серьезность, пытаясь не уронить чувство собственного достоинства, обнаружил, что тоже начал хохотать.

— Зачем спрашивать? Какая тебе разница? — Аттон вытер глаза и снова забулькал от смеха. — Тебе было бы уже все равно. Ты был бы мертв.

Джон взвыл от смеха, оценив логику рассуждения, оба охотника лежали, как любовники, бок о бок, на спине, в зимнем лесу, и смеялись, пока их голодные животы не заболели от смеха. Голубое зимнее небо над ними потемнело от пролетающих гусей, лес наполнился их криками, и крики их были громче, чем человеческий смех.

Джон остался охранять тушу, а Аттон отправился в долгий путь назад, в деревню. Пройдет не меньше двух дней, пока он приведет воинов, чтобы отнести мясо в деревню.

Джон устроился как можно удобнее и приготовился ждать. Он согнул пару молодых деревцев и соорудил небольшой шалаш, покрыл его скудным зимним папоротником, с одной стороны развел огонь и наполнил шалаш дымом для тепла. После этого он занялся свежеванием и разделыванием туши огромного животного. Аттон оставил Джону свой охотничий нож для того, чтобы, когда его собственный нож затупится от разрезания толстой шкуры, жира и мяса, ему не понадобилось бы терять время на то, чтобы заточить его.

Он работал с рассвета, когда просыпался и произносил утренние молитвы повхатанов, совершая утреннее омовение ледяной водой. Днем он собирал орехи и ягоды и ел, пристально вглядываясь в реку, высматривая стаи рыб. После обеда он собирал хворост для костра и снова принимался трудиться над лосиной тушей. Вечером он отрезал тонкий кусок лосиного мяса и жарил его на костре для себя. Джон полностью избавился от привычки белого человека наедаться впрок, когда есть еда, и голодать в трудные времена. Он ел как индеец, помня, что всегда есть река, которая даст ему рыбу, есть ветер, который принесет ему птиц, есть лес, в котором прячутся животные, и он сможет найти их. Повхатаны не зарываются по уши в миску с едой, как свинья в желуди. Еда для них — не бесплатный подарок, а часть равновесия с природой, взаимообмен и взаимопомощь, и охотник должен брать у природы, понимая, что он делает.

За те два дня и три ночи ожидания Джон осознал, насколько он уже стал повхатаном. Лес больше не пугал его. Он вспомнил, как когда-то казался себе маленьким жучком, ползущим по бесконечному миру, вселяющему ужас. Он и сейчас не думал, что стал больше, повхатаны никогда не мнили себя владельцами леса. Но сейчас он чувствовал, что маленький жучок по имени Джон Традескант, по имени Орел, нашел свое место и свою, предназначенную ему тропу в этом месте и что теперь ему нечего бояться, потому что в этом месте тропа ведет его от земли к рождению, жизни и смерти и потом обратно к земле.

Он знал, что в лесу есть волки, скоро они учуют запах лося, поэтому он построил вокруг туши грубую ограду из валяющихся на земле ветвей и поддерживал огонь. Теперь, когда лес хорошо кормил его, неимоверный труд в те времена, когда он был в этом лесу англичанином, казался ему абсурдным. Он уже слабо помнил, как близок был к голодной смерти в своем деревянном домике, стоявшем в лесу, изобилующем жизнью. Но потом он вспомнил голодный гнев на искаженном лице Бертрама и понял, что человек может жить среди изобилия, так никогда и не узнав, каким богачом он был на самом деле.

Наутро третьего дня, когда Джон методично срезал пласты мяса с большой туши, он услышал еле слышный треск движения за спиной и круто развернулся с ножом на изготовку.

— Приветствую тебя, Орел, — приятным голосом сказал Аттон.

С ним была Сакаханна. Джон протянул к ней руки, и она прильнула к нему, ее тело в его крепких объятьях было легким, как у девочки, ее плечики костлявыми, как у птички.

— Я привел твою жену и моих детей, и еще кое-кого, чтобы помочь заготовить мясо и вдоволь поесть. Они все сидели голодные, — сказал Аттон. — Разводи костер, скоро подойдут.

Джон вытер нож Аттона и, поблагодарив, вернул его хозяину. Потом он и Сакаханна набросали в костер хвороста из ограды, сооруженной Джоном. Огонь вспыхнул и затрещал. Как только костер прогорел до ярких угольков, Сакаханна принесла от реки большие булыжники, засыпала их пеплом и углями, чтобы они прогрелись, потом положила несколько дюжин кусочков мяса на горячие камни, они тут же зашипели и стали плеваться жиром. К тому времени, как подоспели обитатели деревни — все те, кто мог ходить, — мясо уже было готово.

Все съели понемножку, никто не объедался. Откусив от своего куска пару раз, все вздыхали и говорили: «Хорошо. Хорошо», как будто угощались на банкете из сорока четырех перемен блюд в Уайтхолле. А потом все растянулись на ярком зимнем солнышке и немного подремали.

Когда тени стали длиннее, все принялись за работу. Женщины построили временный длинный вигвам, они связали вместе молодые деревца, сплетя меж ветвей кору и листья. Мужчины занялись сушкой колышков для шкуры и развели большой костер для готовки и копчения мяса. Детей послали собирать хворост для костра и для строительства нового большого забора, который должен был окружить и площадку для копчения мяса, и дом. К закату, когда все спустились к воде помолиться и послать дымящиеся и светящиеся в темноте листья табака вниз по течению, у них был готов маленький укрепленный лагерь. Там они могли укрыться от волков, у них была защита на случай нападения.

На то, чтобы целиком и полностью переработать всю тушу лося, закоптить мясо и упаковать его для переноски в деревню, ушло еще два дня. После первого дня пара самых быстроногих воинов отправились в деревню с первой ношей готового мяса для стариков, малышей и тех, кто был слишком болен, чтобы отправиться в лес. Шкуру выдубили, мясо закоптили. Кости собрали и завязали в большой сверток. Сакаханна залила водой остатки костра и затоптала угли. Женщины развязали деревца, и они снова распрямились. Видно, что здесь был дом, но к весне на земле не останется и следа. Именно этого они и хотели. Не просто хранить в секрете свои деревни и тропы, но всегда помнить, что лес должен быть домом не только для повхатанов, но и для лося, а лось никогда не подойдет близко к деревне, даже если от нее останется самый незначительный след.

Когда все было готово, Джон замешкался со своей долей мяса.

— Я хочу навестить Бертрама Хоберта, — сказал он Сакаханне.

— Зачем?

— Я встретил его во время охоты. Он голодает, он болен. Ноги у него отказывают. Он был моим другом. Я бы хотел отнести ему немного мяса.

Она посмотрела на него долгим обеспокоенным взглядом.

— Ты не можешь пойти в таком виде, — сказала она. — Он застрелит тебя, как только увидит.