Джон замолчал на мгновение, а потом постарался обуздать раздражение. Аттон улыбался. Он любил поддразнить собеседника.

— Я говорю тебе, что какое-то время меня не будет, — терпеливо сказал Джон. — Я прошу тебя присмотреть за Сакаханной вместо меня и поддержать ее, если ей понадобится помощь. Она не пошлет за мной. Она сердится на меня. Она не пошлет за мной, даже если я буду нужен ей.

— Она не будет нуждаться. Дичь возвращается, рыба плодится. Зачем ты ей будешь нужен? Иди к своим вонючим друзьям.

Джон скрипнул зубами.

— Если кто-то из племени попадет в передрягу, ты придешь на помощь?

— Хоберт не из племени. Не из моего племени.

Джон замялся.

— И не из моего. — Он чувствовал, что сердце у него разрывается от этого конфликта преданности. — Но я не могу видеть, как он терпит неудачу, или заболевает, или умирает от голода. Когда-то он был добр ко мне, и я дал ему слово.

— Ты ходишь по кругу, — бодро заявил Аттон. — Все равно что человек, которого поразила снежная слепота. Все кругом и кругом. Что слепит тебя, Орел? Почему ты не можешь идти прямо?

— Потому что меня тащит в разные стороны, — угрюмо сказал Джон.

— Тогда разорви одну веревку, — деловито посоветовал Аттон. — Прежде чем она запутается у тебя в ногах и ты упадешь.

Он встал на ноги и, не оглядываясь, легкими прыжками понесся к реке проверить рыбную ловушку.

Дом Хобертов стоял посреди моря зелени. Бертрам начал посадки на полях, расстилавшихся между домом и рекой, и нелепые растеньица с крупными широкими листьями в три ряда выстроились и перед самим домом.

— Джон, слава богу, ты пришел! — стоя на коленях, сказал Хоберт. — Я боялся, что ты нас подведешь.

— Господин Традескант, мы очень рады вас видеть! — сказала Сара, работавшая подальше в том же ряду.

Джон, задыхавшийся от жары во вновь обретенных штанах и рубахе, помахал им обоим.

— Вам понадобится шляпа, чтобы укрыться от солнца, — пожурила его Сара. — В этой стране люди умирают от солнечного удара.

Джон приложил ладонь к лицу и ощутил жар, идущий от раскрасневшейся кожи.

— Это все из-за этой одежды, — сказал он. — Как можно здесь весной одеваться в шерсть?

— Это испарения в воздухе, — твердо заявила Сара. — Когда мы снова поедем в Джеймстаун, я куплю вам шляпу. Мы только что вернулись из города.

— Для тебя есть письмо, — внезапно вспомнив, сказал Бертрам. — Я отправился в город, чтобы купить мотыгу и получить кое-какие деньги, что мне прислали из Англии. Я заглянул в твою гостиницу, и там для тебя лежало письмо.

— Для меня? — спросил Джон.

— Оно в доме. Я положил его под матрас, на котором ты спал в прошлый раз, чтобы оно не затерялось.

Джон приложил руку к голове.

— Вот-вот! Солнечный удар! — торжествующе вскрикнула Сара.

— Нет, — сказал Джон. — Просто я чувствую… это так странно — получить письмо…

Он повернулся и пошел в дом, одним прыжком взлетел по лестнице. В чердачной комнатенке под соломенным матрасом его ждал свернутый и запечатанный листок бумаги, весь покрытый пятнами от долгого путешествия. Джон схватил письмо и сразу же узнал почерк Эстер.

При мысли о семье в Ламбете Джона пронзила сильная боль — неимоверный страх за то, что один из его детей, Френсис или Джонни, заболел или умер, или дом разграблен проходящими мимо солдатами, или погублен сад… или сама Эстер… Он с огромным усилием отогнал от себя кошмарные воображаемые несчастья, сломал печать и разгладил бумагу.

Ламбет, Новый год, 1644

Дорогой муж!

Не имея от тебя никаких известий, я молюсь за то, чтобы твое начинание было в порядке и чтобы ты нашел землю, какую хотел, расчистил ее и засадил плантацию. Мне кажется странным, что я не знаю, ни какой вид открывается из твоего окна, ни как выглядит твоя кухня, ни даже какая у тебя там погода. Я пытаюсь рассказывать детям, чем ты сейчас занимаешься, но не знаю, что им сказать, то ли, что ты с трудом пробираешься по глубокому снегу, то ли вскапываешь влажную землю. По вечерам мы читаем «Правдивую историю» капитана Смита, чтобы хоть немного представлять себе, как ты там живешь. Но мне приходится кое-что из текста пропускать, чтобы не пугать детей. Молюсь за то, чтобы у тебя все было хорошо, и чтобы место, где ты живешь, было не таким диким, как он описывает, и чтобы плантаторы тоже стали добрее и вели себя по-христиански.

У нас в Ламбете все в порядке, хотя и очень неспокойно. Но так везде в королевстве из-за непрекращающейся войны. Продуктов очень мало, а угля и вовсе не достать. На дорогах, ведущих в Лондон, часто вспыхивают стычки, и мы никогда не знаем, привезут мясо на рынок или нет. Наших мужчин призывают на службу в ополчение, но пока что их не посылали за пределы Сити, поэтому, когда их отпускают со службы, они возвращаются к работе. Мы стараемся держать Ковчег и сады открытыми, как обычно, и понемножку ухитряемся продавать. Еще остались люди, желающие жить так, как будто нет войны, и они очень хотят быть уверенными в том, что сады цветут как обычно и все еще есть редкие и прекрасные вещи, которые можно увидеть. Мне всегда бывает очень жаль, когда приходит молодой джентльмен и заказывает растения или семена, а потом уходит в армию то ли короля, то ли парламента, и я знаю, что он сажает для своего наследника, а сам даже не надеется, что увидит, как вырастут его деревья. Именно в такие моменты я осознаю всю греховность этой войны. И должна признаться, я очень сильно виню короля в том, что он столь рьяно отстаивает свои права и тем самым побуждает свой народ к неповиновению и бунту.

Я никогда не думала, что смогу сказать это, но я рада, что тебя здесь нет, муж мой. Я скучаю по тебе, и дети тоже скучают, но я не могу себе представить, как мужчины могут не потерять головы и выдержать горе нашего королевства. Особенно такие люди, как ты, которые служили королю и королеве и видели, что они пожинают плоды собственного безрассудства. Обе стороны этого спора имеют права, данные от Бога. И простая женщина может только недоумевать, почему бы обеим сторонам не встретиться и не решить жить дальше в мире и согласии. Но они не могут, они не желают поступить так, и, Господи, прости, мы все страдаем, пока они стараются выбить друг у друга победу. Сейчас парламент заключил союз с шотландцами, и они поклялись защищать друг друга против короля. Но шотландцы далеко, а армии короля очень близко, и, похоже, все думают, что у него преимущество. А еще он нанял католическую армию Ирландии, и больше всего мы боимся именно их.

И вообще мне все чаще и чаще кажется, что все это закончится только тогда, когда мы снова увидим короля в Лондоне, и тогда едва ли его привилегии будут урезаны. А те, кто выступал против него, должны будут молиться, чтобы в победе он оказался великодушнее, чем был в мирное время. Говорят, что принц Руперт просто вездесущ и что другим командиром является сама королева, так что можешь себе представить, какие у короля советчики эти двое. Принц Морис тоже в армии, и этим летом они взяли Бристоль и Дивайзиз. Армия парламента — просто жалкое зрелище супротив богатства короля. У короля в командирах люди, которые сражались по всей Европе и знают, как это следует делать. Принц Руперт не проиграл ни одной битвы. И против них парламент выставляет пахарей и подмастерьев, а джентльмены косят их, как ячмень. Мы все время слышим от парламента о маленьких битвах, армии сражаются в местечках, даже имени которых никто не знает, и битвы эти ничего не значат, но их провозглашают великими победами.