— Ты соображаешь, что говоришь?! — возмутилась она. — Что значит, невелика потеря?! Для кого она невелика? Для твоих родителей?! Для друзей?! Для Валя, может быть?! Так только эгоист способен думать, которому нет дела до чужих чувств! Невелика потеря!..

Джемма обвиняла, а сама смертельно боялась, что вот сейчас, еще через секунду, он оборвет ее, напомнит о том, как она бросила его, полуживого, в лесу, и резонно поинтересуется, какое после всего этого она имеет право голоса. Но Эдрик только молча слушал, вздрагивая, когда она снова дергала его за отвороты куртки, и словно бы просыпался от этих движений. И, когда Джемма выдохлась, не зная, что еще ей сказать, долго смотрел на нее, но даже не пытался освободиться от ее рук.

— Тебе тоже есть до меня дело? — звенящим надеждой голосом спросил наконец он, и Джемма не смогла противиться такому его тону

— Мне всегда было до тебя дело! — выдохнула она и сделала шаг назад, но Эдрик поймал ее руку, накрыл второй рукой сверху, вынудив Джемму невольно вспыхнуть и потупиться. Богини, да как же отказаться от всего этого, когда так приятно… и волнующе… и радостно… И Эдрик… неужели набрался смелости? Неужели скажет наконец самые главные слова в ее жизни? Да как бы ни нагрешила Джемма, а от этого не откажется. Хоть раз испытать настоящее женское счастье, чтобы обрести силы на новую борьбу. Или… — Эдрик…

— Я… — пробормотал он и тут же содрогнулся от хлопнувшей входной двери и звучного голоса Ярке, желавшего доброго утра и велевшего начинать готовиться к походу.

Джемма выдернула руку, отвернулась, готовая встретить Ярке лицом к лицу и ничем не выдать собственного смятения. Впрочем, тот и не думал тушеваться.

— Какие у нас гости! — заметил он, глядя мимо Джеммы на Эдрика, и глаза его, в отличие от улыбающихся губ, были насторожены и даже суровы. — С возвращением! Хорошо ли провела время? Все ли соседние города осмотрела?

Джемма сдержала мигом возникшее раздражение: как бы ни помешал им с Эдриком Ярке, он явно пытался оградить друга от неприятностей, которые носили имя Джеммы, и она не могла его за это осуждать.

— Меньше, чем хотела бы, — старательно ровным голосом отозвалась она. — Пришлось вернуться с полдороги.

— Что так? — язвительно поинтересовался Ярке. — Али скука заела? Али по дому соскучилась?

Так, это начинало переходить границы дозволенного. В конце концов, уж перед Ярке Джемма ничем не провинилась.

— На выручку поспешила! — отрезала она. — А то сами не справляетесь: даже Эдрика со сломанной ногой не пожалели, в бой отправили!

Ярке хмыкнул, по-прежнему глядя на товарища.

— Попробуй, отговори, — предложил он. — Я весь язык стер — а толку? Особенно когда Хед приказал препятствий брату не чинить и исключительно помощь оказывать.

— Ладно тебе, — усмехнулся Эдрик, делая несколько уверенных шагов по мастерской, а Джемма сжала кулаки, понимая, что проиграла. Если уж Хедин дал брату добро, тут ловить нечего.

Но и Джемма не лыком шита.

— Помощь так помощь! — заявила она и закатала рукава. — Показывайте, за что тут взяться!

Когда до выхода объединенной армии из Армелона оставались ровно сутки, Ана осознала свою ошибку. Даже если Хедин не придуривался и у него действительно был целый сундук оберегов от влюбленных девиц, ни один из них не мог бы его защитить, потому что сам Хедин любил другую, а оберег подпитывался лишь взаимными чувствами.

И значит, только Анин был способен оградить его от смертельной опасности в бою. И Ана, ни секунды не колеблясь, отдала бы ему заветный мешочек, да вот беда: она все еще не достигла совершеннолетия и потому не имела права обзаводиться такой вещицей. Ведь восемнадцать ей должно было исполниться только через десять дней, а ведунья вряд ли захочет нарушить свои правила даже ради Хедина.

Впрочем, разве это могло остановить Ану, желающую во что бы то ни стало защитить любимого?

Она едва дождалась, когда мама проводит отца на охоту, и ошарашила ее своим требованием:

— Отведи меня к ведунье!

Ана была уверена, что мама сперва начнет выяснять причину, а потом примется отговаривать дочь, убеждая, что это бесполезно, но она только тепло кивнула.

— Я боялась, ты никогда не попросишь.

Ана с трудом скрыла удивление, но вот признательную улыбку не удержала. От этих слов ей неожиданно стало легко и спокойно, ведь они значили, что мама все понимала и не осуждала, несмотря на те фразы, что слышала от дочери о Хедине в последнем душевном разговоре. Ана ведь после ничего ей не рассказывала, не имея сил делить свое счастье, и маме приходилось лишь догадываться о произошедших в жизни дочери переменах. Слава Ойре, хороших! И чтобы не плюхнуться снова в беспросветное отчаяние, Ана была готова на все. Даже на раздор с ведуньей.

И вот они с мамой уже шли по лесу, пробудившемуся от зимней спячки, но еще не принарядившемуся к новому сезону. То тут, то там встречались ручейки, огибающие островки последнего ноздреватого снега, а на солнечных полянках уже вовсю зеленели первые вешние травы, и Ана вдруг поняла, что не выбрала цветок, который хотела бы положить в оберег.

Она закрутила головой в поисках подходящего растения, потом беспомощно посмотрела на маму. Зимние девушки клали в мешочек засушенные цветы, но Ана почему-то чувствовала, что в ее обереге должна быть только свежесорванная трава — как символ жизни, ради которой Ана все и затеяла.

— Расскажешь ведунье про любимого — она обязательно что-нибудь посоветует, — сказала мама, когда Ана, ничего не придумав, стыдливо пожаловалась ей на свою недальновидность. Ана покачала головой.

— Я и так раньше срока. Если еще и с пустыми руками явлюсь…

— А мы не с пустыми, — улыбнулась мама и кивнула на корзинку в своей руке. — Я, правда, не все успела: думала, у нас чуть больше времени.

— Я тоже так думала, — вздохнула Ана и неловко, исподлобья, посмотрела на маму. — Не спросишь?

Мама повела плечами, потом неожиданно улыбнулась.

— Я видела Хедина, — сказала она. — Он изо всех сил пытался скрыть собственное счастье, чтобы ни с кем, кроме тебя, им не делиться. Вы с ним в этом очень похожи.

Ана снова вздохнула, охваченная угрызениями совести.

— Не только в этом, — призналась она. — Я даже не думала, что у нас с ним может быть столько общего. Чем жила я и чем жил Хед…

— Он жил тобой, — просто ответила мама, но с таким чувством, что ей невозможно было не поверить. — С самого детства. Только он не хотел этого показывать.

— А я не хотела замечать, — горько усмехнулась Ана. — Огрызалась и колола, как крапива. Чтобы еще и после болело.

— Крапива не только жжется, она еще и от бед охраняет, — напомнила мама, и Ана вздрогнула.