— Ни в кого я не влюблен, — пробурчал он, отводя глаза в сторону — Ну да, была такая блажь, да что-то вышла вся. Даже и вспоминать не тянет.

Вряд ли это признание могло как-то возвысить его в глазах Гейры, но, во всяком случае, принесло неожиданное облегчение. Словно он сам наконец позволил себе освободиться от Джеммы и вздохнуть полной грудью. Ну или почти полной, потому что под выразительным взглядом голубых глаз внутри что-то екало, не давая покоя.

— Тогда зачем?.. — начала было Гейра, но тут же осеклась, нахмурилась. — Арве, давай договоримся: ты мне ничего не должен. Не нужно опекать меня из чувства вины: я вовсе не этого хотела добиться, когда думала, чем тебе помочь. И, честное слово, если ты продолжишь в том же духе, я нажалуюсь Валю.

Арве хмыкнул: такой реакции он точно не ожидал. Однако интересовало его совсем другое.

— Какое тебе дело до меня? — довольно-таки резко спросил он. — Не сват, не брат; разве что кровь тоже драконья. Чего было подставляться? Люди ведь могут и не простить!

Гейра повела плечами и отвернулась.

— Я думала, все очевидно, — совершенно спокойно сказала она. — Ну, если нет… Тогда я понимаю, почему Джемма выбрала Эдрика.

Это стало для Арве последней каплей.

— Да вы сговорились что ли все? — взорвался он. — Что за бред-то?! Вы же драконы! Вам же крылья богами даны! А вы!.. Да как можно от этого дара отказываться?!.. Ведь вторые-то не вырастут!..

— Эдрик сделал крылья, чтобы быть с Джеммой, — мечтательно отозвалась Гейра, даже не думая в чем-то его переубеждать. — А на что ты готов ради возлюбленной, Арве?

Он тряхнул головой, загоняя бешенство внутрь. Не Гейра виновата в его проблемах. Но раз уж встал такой вопрос…

Арве обернулся ящером и взмыл в воздух, беря курс на Драконью долину.

Она не умела быть одна. В ее жизни всегда присутствовали близкие люди. Сначала мама, потом Эдрик. Следом появились друзья, новые члены семьи — и все ее любили, и всех любила она, несмотря на нередкое непонимание и даже ссоры. Но Джемме было на кого опереться, и она чувствовала это, и такая защита давала ей силы и уверенность.

И вот восемнадцать дней в полном одиночестве. Ни родного голоса, ни теплого взгляда, ни нежных утешающих объятий. Эдрик, правда, никогда не был щедр на последнее, и Джемма могла бы по пальцам пересчитать, когда ощущала биение его сердца рядом со своим, но тем ценнее казалась его нежность и тем острее понимала Джемма, сколь неправильно вела себя с ним, упиваясь только собственными желаниями и не пытаясь увидеть его потребностей.

А ведь Эдрик на самом деле мог столь многое! Он разыскал Гейру, когда все потеряли на это надежду. Он освободил Ярке, не рассчитывая на помощь и не боясь наказания в чужой стране. Он сделал крылья — самые настоящие крылья, позволившие ему летать вместе с Джеммой по небу. Она обо всем этом помнила, и ценила его ум и смелость, и восхищалась им — как никем другим, — вот только Эдрику об этом не говорила. Закрывалась от смущения, боясь выдать истинные чувства и показаться смешной, если Эдрик все-таки не любит. А в результате внушила ему уверенность в своем равнодушии и позволила им обоим все разрушить.

Джемма не удержала слез. Свернулась еще плотнее, укрывшись крыльями и по-человечески обхватив передними лапами задние. Уронила голову на хвост.

Она считала себя взрослой, сильной, самостоятельной женщиной, но на деле оказалась лишь глупой и слабой девчонкой, не способной справиться с первыми же жизненными неурядицами. Все на свете бы отдала, только чтобы сейчас рядом оказался кто-то из близких и таких необходимых. Как мама справилась со своими угрызениями совести и нашла в себе силы жить дальше? И не только жить, но и выбить у богов свое счастье? Быть может, они сжалились, потому что она не сдалась? Не прокляла себя, а взялась за ум и нашла способ исправить былые ошибки? А ведь они у нее, положа руку на сердце, были посерьезнее, чем у дочери. Почему же Джемма решила, что не достойна прощения? Сбежала, выбрав самый легкий путь, который на поверку оказался невыносимо тяжелым, и отчаялась, не находя выхода. Если бы только кто-то подсказал ей, как загладить вину! Джемма последнего бы не пожалела, ничего бы больше не испугалась, потому что страшнее собственной совести никто не мог бы ее укорить.

Но что она могла? Повиниться перед Аной, попросить у нее прощения, сказать, что не желала ей зла? Так ведь желала. Пусть не быть похищенной и изуродованной, но, как минимум, пережить все то, что по ее вине пережила Джемма — а значит, испытать боль, разочарование, страх. Вряд ли Ана этого не понимала: во всяком случае, в беседе с Эдриком даже не скрывала своих грехов. И в ответ на Джеммины признания могла лишь сильнее унизить неудачливую соперницу. Да и разве в словах было дело? Вот семь лет назад Джемме представился случай проявить себя, отведя настоящую беду и от Аны, и от Эдрика. А нынче что? Рвануть вслед за армией и защитить любимого от кочевников? Так он не оценит. Решит, что Джемма его жалеет, и окончательно от нее отвернется. Уж о его гордости она знала все. Успела выучить.

Создатели, да как же ей быть? Если Эдрик погибнет, Джемме не будет жизни! Так что же она лежит здесь, жалеет себя, теряет время, которого и так почти не осталось? Какая разница, как она будет выглядеть — в своих ли глазах, в чужих ли, — если сумеет уберечь Эдрика от смерти? Расскажет ему все, как на духу, и пусть он выносит свой приговор. Лишь бы выслушал. И позволил помочь!

С огромным трудом Джемма поднялась на ноги и сделала шаг сторону от проклятого камня. Солнце давно село, и он не отбрасывал тени, но по-прежнему тянул из своей жертвы все хорошее, оставляя взамен пустоту и бессилие. Наверное, отдайся ему Джемма безоговорочно

— и он высосал бы из нее душу, и так раненую чувством вины, но мысли об Эдрике позволяли сопротивляться этой бездне, наконец-то наполняя сердце не ненавистью, а привычным теплом и радостью.

Какое, на самом деле, счастье, что он не любил Ану! Что вся их помолвка была лишь игрой: Джемма так и не поняла, с какой целью они ее объявили, но это точно не касалось их с Эдриком обоюдных чувств. И пусть Джемма никогда не расскажет ему о них и не позволит себе принять его дар — все-таки она должна понести за свои проступки соразмерное наказание, — осознание того, что Эдрик выбрал ее, приглушало страдания, позволив наконец поступить так, как и подобало.

Джемма расправила крылья, тяжело оторвалась от земли, не имея никакой уверенности, что ей достанет сил перелететь через горы. Неожиданно подумала о родной матери, которая вот также, едва живая, попыталась преодолеть их — и не смогла. Не поддержали боги ее желания следовать за драконами; поддержат ли Джемму в ее стремлении остаться с людьми? Дадут ли возможность одолеть страх и поступить по совести? И есть ли им вообще дело до нее

— глупой девчонки, запутавшейся в своей жизни? Ум. слишком много у них таких, как она. Потому и позволяли своим созданиям творить, что те хотят, и самим же отвечать за свои поступки. Нынче пришла и Джеммина очередь.