— Я ждал восемнадцать лет, подожду еще пару-тройку недель, — весело улыбнулся он, не желая пугать любимую возможностью своей смерти. На ней и так лица не было, когда она об этом подумала, не стоило подливать масла в огонь. — Зато потом…

— Не выпустишь меня из постели до конца весны? — постаралась ответить ему в тон Ана, и порозовевшие щеки стали лучшей наградой за его заботу. Ана пыталась вести себя ему под стать, а сама смущалась, как совсем юная застенчивая девчонка. Но от этого пробирало до срыва дыхания. Создатели! Только еще одно чудо! Только выбраться с поля боя живым! А уж остальное Хедин сам сделает!

— Не раньше, чем осенью, — поправил он. — И попробуй потом возразить мужу!

Ана не удержалась, хихикнула, напоминая, что Хедин не на ту напал.

— Ловлю на слове, — неожиданно пробормотала она с таким явным намеком, что его снова бросило в жар. «Твоя сумасбродка».

— Моя…

Хедин тряхнул головой, выдергивая себя из воспоминаний. Они с отцом сегодня полночи встречали прибывающие отряды воинов из соседних городов и размещали их в палатках вблизи Армелона. До выступления объединенной армии оставалось каких-то пять дней, а дел еще было немерено. И главным вопросом оставалась возможность использование в схватке Эдриковых механизмов. Валь отказался участвовать в походе, и, хоть он и предложил скоренько обучить кого посмышленнее обращению с таким оружием, Хедина терзали смутные сомнения в успехе такого дела. Если даже Эдрик в критический момент не сумел их обуздать, вряд ли кому другому это будет под силу. А рассчитывать на сломавшего ногу горе-изобретателя нынче не приходилось.

Подумав о младшем брате, Хедин неожиданно почувствовал угрызения совести. Он ведь после суда над Райде и не видел его ни разу. Поначалу злился за предательство Аны, потом, увлеченный невестой, просто напрочь о нем забыл. Как всегда. Но если раньше Хедин мог переложить вину за такое невнимание на неутихающую ревность, то сегодня-то выяснилось, что Эдрик никогда не был ему соперником. И Ана его не любила, а лишь жалела, защищая от старшего брата. И Эдрик на деле был последним, кто виноват в их непонимании, однако огреб и за себя, и за того парня, вечно оказываясь меж двух огней. Но, может, пришла пора и здесь попытаться хоть что-то исправить? Чтобы не жалеть в последнюю секунду о том, что так и не помирился с братом?

На душе от этого решения стало легко и свободно, и Хедин ускорил шаг, направляясь к родительскому дому. Однако там он смог застать только мать.

— В мастерской он: днюет и ночует, — ответила она на его вопрос об Эдрике и добавила укоризненно: — Не знал?

Очевидно, она рассчитывала тем самым засовестить старшего сына, однако Хедин ощутил лишь неожиданную гордость за брата. Надо же, не сломался, даже после исчезновения Джеммы, о которой со дня ее фееричного обращения не было ни слуха ни духа. Хедин предлагал Вальгарду организовать поиски приемной дочери, но тот лишь покачал головой.

— Ей надо побыть одной и разобраться в себе, — отметил он. Хедин скептически хмыкнул, памятуя о последнем подобном разговоре, но настаивать не стал. Даже если он найдет Джемму, что ей скажет? Она-то явно ждет не его. И даже, пожалуй, не родителей.

Аккуратно освободившись от матери, Хедин зашагал в мастерскую. Путь был недалек, и вскоре за очередным поворотом дороги показался большой сарай, переделанный Эдриком и его старшим товарищем для своих нужд. Самым сложным, помнится, было построить внутри печь так, чтобы эта хибара не развалилась, но Эдрик нашел способ справиться со столь непростой задачей, тем самым получив возможность работать в мастерской не только летом, но и в холодное время года.

Хедин, кажется, заходил сюда от силы пару раз, всем своим видом показывая неприязнь к тому делу, что выбрал брат, хотя в действительности вовсе ее не испытывал. Телосложение и болезненность Эдрика не предполагали его успехов в военном деле, однако он нашел способ служить родине, и это, по меньшей мере, заслуживало уважения. Как и упорство Эдрика в достижении цели, когда в него никто не верил и никто, кроме Аны, не поддерживал. А ведь если бы Хедин хоть раз проявил к брату внимание, как должен был, ей не пришлось бы отдавать всю себя для его защиты. Но Хедин выбрал легкий путь, за что, наверное, и расплачивался столько лет. Пока не решился переступить через собственную гордыню и наконец не осознал свои ошибки. И одной из самых больших было, вне всякого сомнения, пренебрежение братом.

Самовыпиленные окна тускло подсвечивались изнутри, сквозь них же слышался визг напильника, давая ответ на вопрос, не спит ли Эдрик. Хедин не стал стучаться, просто открыл незапертую дверь и вошел внутрь.

Эдрик, сидя на лавке и неловко вытянув вперед больную ногу, сосредоточенно ваял очередной механизм, и Хедин, при всем своем воображении, не смог бы сказать, на что брату сдалась подобная штуковина. Две металлические скобы, образующие угол и стянутые в нескольких местах ремнями, — к ним Эдрик крепил упор, напоминающий перевернутый гриб, и даже не поднял головы на раздавшиеся шаги.

— Если ты от мамы, можешь не тратить свое драгоценное время, — заявил он, продолжая работу. — Ее доводы я слышал в трех вариантах: вряд ли четвертый что-то изменит.

Хедин прикинул, кто, помимо родителей, был третьим: Ора или Эйнард, остановился на последнем и усмехнулся, мысленно посочувствовав и отцу, и дядьке, и младшему брату: если мать хотела чего-то добиться, она шла по головам.

— Могу предположить, что ей не по душе твое затворничество? — поинтересовался Хедин, припомнив сегодняшний материнский упрек. Однако Эдрик только поморщился.

— Хед, правда, даже не начинай, — раздраженно попросил он. — У меня день — псу под хвост, и я могу просто запустить в тебя тем, что под руку попадется. Особенно если ты собираешься злоупотреблять властью.

Добиться от Эдрика внятных объяснений порой бывало совершенно невозможно: он почему-то был уверен, что все и так его понимают, а собственной неосведомленностью пытаются прикрыть несогласие с его решениями.

— В последний раз я злоупотребил властью, когда прикрыл твою подружку от законного наказания за разгром твоих же изобретений, — заметил Хедин, не испытывая ни малейшей неприязни к брату. В отличие от Эдрика, у него на всех фронтах сейчас были сплошные победы, и это добавляло добродушия. — Если есть еще какие-то претензии, готов выслушать. А потом, может, ты сподобишься и моей жизнью поинтересоваться.

Эдрик наконец поднял взгляд, и Хедин с облегчением понял, что в нем нет ни усталости, ни обреченности, а только вызывающая категоричность, почему-то насмешившая Хедина. Впрочем, наверное, Эдрик имел на нее право: в отличие от старшего брата ему свои намерения приходилось отстаивать и доказывать их правильность. Не завидная участь, на самом деле.

— Я буду участвовать в походе! — твердо выговорил Эдрик и весь подобрался, будто приготовился к немедленным возражениям. Однако Хедин промолчал, только заинтересованно приподнял брови, и Эдрик сорвался. Он отлично знал, что у брата была возможность преградить ему путь и, пожалуй, именно его вмешательства боялся больше всего. А ведь так надеялся, что мама не дозреет до тяжелой артиллерии: все-таки в последнее время она была сердита на Хедина из-за недостаточного, по ее мнению, наказания Райде. Но, видимо, недовольство своеволием Эдрика пересилило эту обиду. — Хед, ради Ойры, не вмешивайся! Я должен наконец сделать хоть что-то, чтобы почувствовать себя мужчиной, а не щенком на поводке! Я понимаю, что мама беспокоится, но ей не надо доказывать самой себе, что она чего-то да стоит! А я не могу так больше! Я все на свете потерял из-за того, что не хотел никого обижать! Теперь буду делать то, что хочу сам! И даже если ты встанешь мне поперек дороги, я найду способ добраться до границы! Я починил все боевые машины: они теперь работают еще лучше, чем раньше. И я смогу ими управлять…