— Думаю, завтра нам не стоит встречаться.

Ана тут же напряглась, удивленно подняла на него глаза, но не отстранилась. И Хедин, сочтя по дури, что она готова с ним согласиться, принялся приводить какие-то нелепые доводы, зарываясь все глубже и не чувствуя, чем для него все это закончится.

— Ты не хочешь, чтобы нас видели вместе? — напрямик спросила Ана и добавила, чтобы уже наверняка: — Поэтому и не стал свататься до отъезда?

— Почему? — тупо уточнил Хедин, и вот теперь уже Ана освободилась из его объятий. Отступила назад, обожгла отвратительно привычным холодом.

— Потому что я лишь одна из многих, — сказала так спокойно, будто не она только что изнывала от страха и не хотела ни на секунду его отпускать. А сейчас говорила словно о чужом и ничего не значащем. — Пока не давалась, было интересно. А как распробовал…

Хедин сам не понял, откуда накатило раздражение. Должно быть, напряжение последних дней давало о себе знать. Иначе разве он брякнул бы с откровенным сарказмом:

— Да вроде не распробовал еще. Хоть ты и предлагала себя с завидной настойчивостью.

Чего он ждал? Что Ана смутится, зальется прелестным румянцем, отведет глаза, непривычная к подобным откровениям?

Она выдержала его взгляд — прямая и презрительная, как в, казалось бы, давно минувшем прошлом. А ведь Хедин искренне верил, что оно никогда не вернется.

Впрочем, разве не он обещал до конца жизни не обижать Ану даже в мыслях?

— А ты струсил! — отрезала она. — Побоялся, что после близости на дочери армелонского героя могут и жениться заставить?

Хедин фыркнул. Стиснул ее руку повыше локтя, прищурился.

— Если ты такого обо мне мнения, зачем согласилась свадьбу сыграть? — сквозь зубы процедил он. Ана посмотрела на его напряженные пальцы, и Хедин, словно зачарованный, разомкнул их.

— Потому что я влюбилась в самого отчаянного парня Армелона, — каким-то приговором объяснила она. — А ты… снова трусишь, Хед!

И ведь отпустил. Словно стрельнуло что-то в голове: может, оно и к лучшему? Если Ана разочаруется, ей не так тяжело будет пережить его потерю. А если боги все-таки позволят вернуться, он найдет способ разубедить ее в подобных мыслях. Придумала тоже: трусит. О ней заботится, да только вместо благодарности раз за разом получает по ушам. Воздастся ли когда-нибудь за страдания?

Хедин усмехнулся, считая себя во всем правым, и отправился в постель. Вещи для похода он давно собрал, указания раздал и теперь собирался как следует выспаться перед отлетом. Однако не тут-то было. Мысли — одна чуднее другой — одолевали его с завидным упорством, гоня прочь спокойствие вместе со сном. Когда он устал дерзить собственной совести и позволил ей добраться до сердца, тогда-то и открылась ему простая истина Аниной правоты.

Никакое это не благодеяние, а самый что ни на есть настоящий страх. Пусть теперь Хедин боялся не только за себя, но и за любимую, суть это не меняло. Он снова терял подаренные ему Создателями шансы — быть может, последние в жизни, разбазаривая их так, словно имел право. А если… Если действительно больше никогда… И нынешняя встреча была последней, и, агонируя на поле боя, Хедину придется вспоминать не Анину нежность и доверие, а ее колючий взгляд и холодные слова? И у нее в память о нем останутся лишь их вечные ссоры, обиды и непонимание. И мысли о его притворстве и желании использовать ее для удовлетворения собственных амбиций. Разве Ана заслуживала такого отношения? Оно ведь и жизнь ей сломать может, потому что только с виду его девочка кажется сильной и непробиваемой, а на деле — хрупкая и очень ранимая. Она позволила Хедину узнать себя такой, отдавшись ему без всякой оглядки и раскрыв душу — неужели лишь для того, чтобы он в нее плюнул? Ведь не разуверил же в ее сомнениях, не сказал, что лишь ее любит, что она для него дороже всех на свете. Вместо этого привычно нахамил, выставив Ану не только глупой, но и бесстыжей. Испугался собственной несдержанности, а вину переложил на нее. И еще возмущался Аниным определением?

Трус и есть!

Спасибо, хватило смелости хоть это признать.

Да только — что проку? Ночь давно и прочно вступила в свои права, и Хедину не хватит наглости заявиться в такое время к Ане в дом, даже чтобы попросить прощения. А отлет назначен на пять утра, и значит, шансов увидеться с ней просто не оставалось. Надеяться на то, что она поймет, извинит, прибежит попрощаться, мог только тот, кто совершенно не знал ее характера и не обжигался на ее гордости. Может, записку написать? Чтобы Ана, если он все-таки не вернется, хотя бы не считала себя тому причиной. Все легче для совести. Все не с таким грузом в атаку идти.

И плевать, что поспать так и не удастся. Вздремнет на драконьей спине — и не в таких условиях отдыхать приходилось. Зато со спокойной душой.

Делом, однако, письмо оказалось непростым: Хедин ненавидел отчеты, но вдруг выяснил, что их, по сравнению с любовным посланием, составлять не в пример легче. Слова не давались, казались сухими, неуместными, неискренними-так, что Хедину становилось смешно над самим собой: будто и не он покорял девичьи сердца одной фразой и закреплял второй успех намертво. Но с Аной все было по-другому. Туг любая неловкость могла быть истолкована превратно, и Хедин снова и снова марал бумагу, пока очередные петухи не вынудили его на одном вдохе выдать пару строк, черкнуть на обратной стороне имя адресата, подхватить походный мешок и, даже не запирая дверь, бегом устремиться к месту встречи.

Только опоздать не хватало! Это, пожалуй, будет проступок посерьезнее, чем тисканье с девчонкой на глазах бравых дружинников. А Вилхе наверняка решит, что лучший друг снова нежился в жарких объятиях, оттого и не мог вытащить свою тушку из постели. И чего Хедин утаивал от него правду? Юлил, подкалывал, иногда даже резко осаждал, советуя не совать нос не в свое дело, но упорно молчал об отношениях с его сестрой. Стоило ли удивляться, что Ана подметила такую его скрытность и сделала свои выводы? А он вместо трех самых нужных слов только закопался еще сильнее и в итоге, как оказалось, остался единственным, до кого в толпе отбывающих армелонцев никому не было дела. Только мать жарко обняла на дорогу и попросила быть осторожным, но и она оставила плацдарм, когда раздался предупреждающий сигнал о пятиминутной готовности к отправлению, и Хедин, сцепив зубы, забрался на спину готовому к путешествию Ярке.

Еще оглянулся по сторонам, понимая, что это безнадежно, за что огреб от сидящего за его спиной Вилхе уже знакомую остроту:

— Еще не всех девиц осчастливил?

— Ты бы поменьше о моих девицах думал и побольше о своей, — не желая ссориться еще и с ним, а потому не вкладывая в свой голос раздражения, отозвался Хедин. — На Кайе вон лица нет, а тебе лишь бы подвиги вершить. Когда только угомонишься?

— Кто бы говорил, — немного сконфуженно пробормотал Вилхе, очевидно, признав его правоту, и отвернулся и от товарища, и от взирающей на него снизу жены. Хедин хмыкнул, но добавлять не стал, понимая, что Вилхе все равно не откажется от своего решения, только съест себя поедом за Кайю. Тем более что выглядела она действительно неважно. И все же смирилась, отпустила. Не то что… — Чего это Ане не спится?