Вместе с тем Наполеон подчеркнуто демонстративно проявлял великодушие по отношению к смирившимся шейхам и простым горожанам, которые слезно просили пощады. Даже его соратники недовольно возроптали, когда он помиловал одного из главных зачинщиков и вожаков бунта шейха Эль-Садаля. Шейх явился к Наполеону с «поздравлениями» по случаю его победы над бунтовщиками и, униженно кланяясь, вдруг схватил и поцеловал его руку. Присутствовавший здесь генерал Клебер спросил, кто этот старик, такой смущенный и робкий. «Это вождь восстания», - ответил Наполеон[870]. Клебер удивился: «Как?! И вы не прикажете его расстрелять?» «Нет, - назидательно объяснил генералу Наполеон, - этот народ слишком чужд нам и нашим обычаям. Я предпочитаю, чтобы у него были вожди вроде этого, который не может ни сесть на коня, ни действовать саблей, чем видеть во главе его таких людей, как Мурад-бей. Смерть этого бессильного старца не принесет нам никакой пользы и будет иметь для нас более гибельные последствия, чем вы предполагаете»[871].

На острове Святой Елены Наполеон вспоминал: «События, происшедшие спустя два года, напомнили об этом разговоре»[872]. Он имел в виду тот факт, что летом 1800 г. именно шейха Эль-Садаля Клебер приказал избить палками, после чего фанатик-мусульманин Сулейман Эль-Галеби заколол Клебера кинжалом.

Жертвы каирского восстания, главным образом со стороны самих повстанцев, были немалыми: по разным данным, погибли от 2 до 5 тысяч мусульман и от 50 до 300 человек у французов[873]. Расстрелы и казни бунтовщиков, их отрубленные и выставленные на улицах головы устрашили местное население - всех, от простолюдинов до шейхов. А Наполеон сразу после расправы с восставшими принял перепуганных шейхов и обратился к ним с таким предостережением: «Я знаю, что многие из вас проявили слабость, но хочу верить, что ни один не является преступником. Неблагодарность и бунт - это то, что Пророк осуждает более всего . Пусть каждый день в Каире проходят обычные богослужения. Мечеть Аль-Азхар была взята штурмом, в ней текла кровь. Идите и очистите ее! Все священные книги были сохранены моими солдатами - вот они, я возвращаю их вам. Тех, кого постигла смерть, достаточно для моей мести. Скажите народу Каира, что я останусь милостивым и милосердным . Я прощаю всем, но хорошенько объясните им: все, что произошло и еще произойдет, давно уже записано в книге Истины, и никто не в силах остановить меня: это все равно, что пытаться остановить судьбу!»[874]

Итак, кровавые битвы, слава побед и горечь потери флота, повседневные заботы о нуждах армии и грандиозное преобразование завоеванной страны, научные изыскания, груз политических, социальных, религиозных проблем, наконец страшный бунт и карательный террор против бунтовщиков - все это не могло излечить Наполеона от мук ревности при неотвязных, изо дня в день, думах о Жозефине, все еще любимой и желанной. И он попытался перебороть свою ревность по принципу «клин - клином», т. е. прелюбодеянием с другой женщиной, завести себе любовницу.

Поначалу «Султан Кебир» пошел на такой эксперимент, который отвадил его от подобных ходов на всю жизнь. В его голове родилась фантазия развлечься близостью с азиатскими женщинами, как это делали тогда многие офицеры. «Ему приводят полдюжины азиаток, - пишет об этом Фредерик Массон, - но их манеры, жирные тела отталкивают его. Он не прикасается к ним и тотчас же отсылает их обратно. С этого времени нет ему равного по брезгливости, по чувствительности ко всяким запахам, по необычайной чуткости и впечатлительности»[875].

После этого эксперимента Наполеон нашел себе (или ему нашли) избранницу, удовлетворявшую его самым высоким требованиям. Таковой оказалась юная Маргарита-Полина Фуре, Беллилот, как ее называли французы, ― то ли от имени ее отца (Беллиль), то ли от сочетания французских слов «belle» ― красивая и «bellote» ― миловидная[876]. Ей тогда не было еще и двадцати. Француженка, из простой семьи (дочь часового мастера и кухарки), она была на редкость хороша собой: обольстительно нежная, веселая, кокетливая, певунья и танцовщица, с чудными голубыми глазами и роскошными светлыми волосами, которые, как говорил о ней генерал Ж. Полен, «могли бы закутать ее всю, как золотая мантия, если бы она носила их распущенными, а он мог кое-что знать об этом, потому что был впоследствии ее возлюбленным»[877].

В «египетском Тиволи», как называли тогда французы увеселительный парк для солдат и офицеров Восточной армии (наподобие парижского), Беллилот всегда - на балах, обедах, концертах - привлекала к себе всеобщее внимание. И солдаты, и офицеры, все поголовно, были влюблены в нее и завидовали ее мужу, почти столь же юному лейтенанту, который посадил ее на корабль в Тулоне под видом солдата, одетой в мундир конного егеря. Теперь эта, по лестному для нее определению Андре Кастело, «новоявленная Жанна д’Арк» красовалась перед посетителями «египетского Тиволи» в мундире конно-егерского полка, который, кстати, очень шел к ее стройной фигурке.

Сам ли Наполеон обратил на нее внимание, или, как подмечено у Ф. Массона, ему помогли адъютанты, но так или иначе Беллилот была приглашена - одна, без мужа - на обед к военному коменданту Каира, тогда еще здравствующему генералу Дюпюи. Здесь была разыграна сцена, которую в деталях, картинно описали, по воспоминаниям очевидцев, многие биографы Наполеона. Беллилот, одетая

в нарядное белое платье из индийского муслина, очаровательная как никогда, была душой собравшегося у Дюпюи избранного общества из высших офицеров, генералов и академиков. Она сидела рядом с генералом Жюно, который ухаживал за ней, казалось, даже излишне почтительно. К концу обеда, когда уже подавали кофе, дверь распахнулась и в обеденный зал вошел обычно сверхзанятый самыми серьезными делами главнокомандующий, генерал Бонапарт. Он с благодарностью принял от Жюно чашку кофе и стал медленно есть апельсин, не сводя при этом глаз с Беллилот. Все заметили, что она смущенно зарделась от его пристального жгучего взгляда. Наполеон выпил свой кофе, поднялся, еще раз окинул взглядом красавицу в белом муслине и вышел. Дальше последовало самое интересное (и главное) из всего задуманного на тот вечер.