– Дорого стоит, – почесал в затылкешофер, – очень далеко ехать.

Ну вполне в провинциальном духе. Вокзальнаяулица в противоположном конце города.

– Сколько?

– Ой дорого, – продолжал сокрушатьсяводитель, – к чему тратиться? Садитесь на трамвайчик.

И он ткнул пальцем в небольшую группкузамерзших граждан, переминающихся с ноги на ногу.

– Долго ехать?

– На трамвае – часа полтора.

– А на машине?

– Минут десять, но дорого, вам неподойдет.

– Сколько? – прервала я его стоны,ожидая, что мужик сейчас выдаст: «Как минимум сто долларов».

Шофер секунду поколебался, потом еще разокинул взглядом мою куртку, сумку, сапоги и решил, что может требовать помаксимуму:

– Десять рублей.

Едва не расхохотавшись, я села в машину исказала:

– Действительно дорого, но я тороплюсь.

Задыхаясь и издавая предсмертные стоны,«Жигули» покатили, подскакивая на бесконечных выбоинах. Летом городок,наверное, смотрелся неплохо, но сейчас выглядел ужасно.

Вокзальная улица, длинная и изломанная,оказалась на другом конце Качалинска. Лихо затормозив возле облупившегосядвухэтажного барака, машина заглохла.

Я вошла внутрь. Узкий коридор с выкрашенныммасляной краской полом встретил закрытыми дверями комнат и букетом всевозможныхзапахов: щей, перегара, кошачьей мочи. Но сильней всего тут пахло бедностью,даже нищетой.

Я постучалась в первую дверь. Высунуласьтолстая тетка в застиранном халате:

– Чего надо-то?

– Где найти Полину Нестерову?

– Если под забором не валяется, то угастронома стоит, – сообщила добрая соседка.

– Комната ее где?

– Последняя слева, – буркнула баба иисчезла.

Я дошла до указанной двери. Она оказаласьнезапертой. Впрочем, красть здесь было нечего.

Окно, не мытое, пожалуй, лет десять,прикрывала прикрепленная кнопками газета. На подоконнике стояла засохшаягерань, вокруг валялись окурки. На круглом столе – черная чугунная сковородка сзасохшими остатками чего-то несъедобного. Рядом примостилась щербатая чашка сотбитой ручкой. Кровать с железными спинками и шишечками не застелена, простыниприобрели цвет асфальта. Единственный стул с продавленным сиденьем угрожающепокачивался. На вбитых в стену гвоздях висела одежда хозяйки. Старое драповоепальто с потертым меховым воротником и ярко-красная кофта с игривой надписью«Kiss me».

Я вздохнула и пошла к гастроному искатьхозяйку. Возле магазина кучковалось несколько помятых личностей с опухшимимордами.

– За бутылку отведете к ПолинеНестеровой? – спросила я.

– Конечно, – засуетился плюгавыймужичонка в кроличьей ушанке, – гони пузырек.

– Сначала баба, потом ханка, –оборвала я его.

– Да вон на ящичках спит.

Я купила мужику жидкость с невероятнымназванием «Качалинская отличная горькая настойка» и двинулась к ящикам.

На голых фанерках мирно похрапывала в стелькупьяная тетка. Я огляделась по сторонам, соскребла немного снега с ближайшеймашины и сунула ей за шиворот. Ноль эмоций. Вокруг захихикали. Однасердобольная старушка посоветовала:

– Эдак ты ее никогда не разбудишь. Онапривыкшая к холоду, на снегу дрыхнет. Если уж очень надо, купи бутылку, откройда к морде поднеси, живо вскочит. Только если она у тебя чего сперла, ненадейся, не вернет, моментом любой товар на водку меняет.

Поблагодарив бабульку, я приобрела еще одну«горькую», содрала алюминиевую нашлепку и подсунула спящей красавице. Черезсекунду на меня глянули такие родные Ларискины глаза… Даже не заглядывая впаспорт, можно было сказать: это Полина. Цвет ресниц, форма бровей – всеточь-в-точь как у Ларисы, нет только в глазах искорки, делавшей Люлю стольпривлекательной. Взгляд тусклый, почти безжизненный. Легкий интерес возник вмутноватых зрачках, когда они сфокусировались на бутылке.

Баба села на угрожающе дрожащих ящиках,потрясла всклокоченной головой и прохрипела:

– Дай!

В моей богатой мужьями жизни имелся одиналкоголик. И я великолепно знала, что тетка, пока не выпьет, невменяема.Протянутую бутылку алкоголичка ухватила твердой рукой и сделала гигантскийглоток. Так путник глотает иссохшими губами ключевую воду.

Настойка оказала целительное действие. Полинадаже попыталась улыбнуться и просипела:

– Ты кто?

– Ларису помнишь?

– Кого?

– Сестра у тебя была Лариса, помнишь?

– Ты кто?

– Ларису помнишь?

– Кого?

– Сестра у тебя была Лариса, помнишь?

Баба попыталась сосредоточиться, но, очевидно,мысли в голове расползлись, как тараканы, потому что она сказала:

– Да, не помню.

Досадно. От пьяницы еще можно было чего-тодобиться, но от кретинки толку никакого. Тетка допила бутылку и через секундуснова захрапела на ящиках. Я постояла несколько минут в задумчивости, затемстала обозревать обклеенный объявлениями фонарный столб. Так, чинимхолодильники, пылесосы, телевизоры, уничтожаем клопов, перевозим мебель. Вотоно: выводим из запоя. Я вытащила телефон и набрала номер.

Вскоре к магазину подъехал «рафик» защитногоцвета с красным крестом на окнах. Высунулся парень в весьма грязном халате ибодро осведомился:

– Где клиент?

– Здесь, – ответила я и ткнулапальцем в ящики.

Фельдшер вылез и в задумчивости уставился наПолину, потом вынес вердикт:

– Большое поле для деятельности. Дорогостанет.

Местные стоны о безумной стоимости услугначали меня раздражать:

– Сколько?

– Двести рублей.

– Ладно.

– А то и двести пятьдесят, – заломилпарень, почуяв выгодного клиента.

– Хорошо, – согласилась я, – нонадо, чтобы девушка пришла в себя и смогла доехать до Москвы. И еще, учти,поезд в три часа дня.

– Девушка-розанчик,душечка-бутончик, – запел похмельщик, втаскивая безжизненную Полину в«рафик».