Ее тело дрожало, но Ана ухватилась за ограду моста и помогла себе встать. Перила упирались ей в поясницу, и она оперлась на них. Волосы липли к потному лицу. Сила родства Садова давила на нее, и она вспомнила о своих кошмарах, как падала с моста в Хвост Тигра. Образы беспощадных пенящихся водоворотов заполонили ее сознание, а вспомнив, как ее швыряло в бурлящих водах, она закрыла глаза.

Я боюсь.

И тогда она услышала голос Линн, пронзающий оболочку ужаса. Страх помогает нам решиться быть смелыми.

Ана так плакала, что казалось, она вот-вот сломается. Ее руки крепче сжали перила.

Переместив вес своего тела назад, она перевернулась через ограду моста Катерьянны и полетела в ледяные глубины Хвоста Тигра.

Когда Рамсон увидел, как она падает, он стоял у уличного фонаря на речной набережной рядом с мостом Катерьянны и ждал сигнала Тециева, означающего, что ему можно войти во дворец.

Принцесса Анастасия остановит Морганью, говорил алхимик. И мы должны найти ее прежде, чем это сделают люди Морганьи.

Но люди Морганьи опередили их.

Увидев ее на мосту, он не поверил своим глазам, но потом понял, что только Ана со своей упрямой гордостью может попытаться провернуть такую дерзкую и вопиюще глупую затею. Он наблюдал за столпотворением на мосту с возрастающим чувством страха, его мозг уже просчитывал все варианты развития событий на пять, десять шагов вперед, продумывая различные сценарии, в которых эта затея может выгореть.

Но он и подумать не мог, что она прыгнет.

И Рамсон сделал единственную вещь, которая пришла ему в голову. Он нырнул за ней.

Он успел сделать глубокий вдох перед тем, как, подобно мешку с камнями, удариться о поверхность воды. Течение увлекало его вниз, бросало то в одну, то в другую сторону, затягивая на глубину.

Он ничего не видел, ничего не слышал, не мог дышать. Его швыряло во всех направлениях. И случилось неизбежное: гнев реки напомнил ему о ночи и буре, которые изменили его жизнь навсегда.

Ему снова было восемь, и он тонул в темных водах бурного моря, в тот день оно чуть не отняло их с Ионой жизни. Но настоящим кошмаром было выжженное в памяти Рамсона воспоминание об угольно-черных глазах Ионы, пустых и незрячих.

Рамсон задыхался от ужаса. Тьма была непроницаемой. Он не знал, в какую сторону плыть.

«Нет», – подумал Рамсон, и призраки исчезли. Что бы ни свело его с Ионой – совпадение, судьба, замысел богов, – его друг не хотел бы, чтобы Рамсон хранил в памяти только воспоминание о его смерти.

Самыми ценными были уроки, которые Иона преподнес ему, пока был жив.

Плыви. Голос звучал так реалистично, что Рамсон распахнул глаза. Но вместо бледного темноволосого мальчика увидел девушку: смелую, самоотверженную, упрямую. Она завоевала место в его сердце рядом с Ионой.

Он не может ее потерять. Только не снова. Плыви, приказал голос, в этот раз его собственный. Рамсон начал двигать ногами. Течения уносили ее вниз, во тьму. Она металась, ее платье вздулось и тянуло ко дну.

Предплечье пронзила острая боль, и Рамсон дернулся, со злостью пытаясь схватить то, что его поранило.

Стрела.

Рядом с ним пронеслась еще одна. И еще одна. Лучники. Эти засранцы были серьезно намерены их убить.

Рамсон знал, что лучшим способом спастись от стрел, было погрузиться глубже. В метре под поверхностью воды стрелы начинали замедляться. У них с Аной было больше шансов выжить, если они не будут всплывать и позволят реке унести их достаточно далеко.

Он поплыл к Ане. Она била руками по воде, но ее движения становились слабее. Еще один толчок, и он обхватил ее руками и потянул вниз.

Им нужно было оставаться на глубине, пока лучники не посчитают их мертвыми, – но была одна проблема: им нужен воздух.

Ана раскрыла рот. Из него вырвались пузырьки. Рамсон чувствовал, как она бьется в судорогах у его груди. Он вспомнил уроки, усвоенные во время обучения в брегонском Блу Форте. Ее легкие расширялись от непреодолимой жажды кислорода. И в них попадала вода. Вскоре она потеряет сознание. А потом остановится ее сердце.

Его легкие тоже горели, а ноги становились слабее с каждым толчком. Как кадета военно-морского училища его обучали находиться под водой и бороться с желанием вдохнуть. Они тренировались в самых холодных водах, чтобы выработать стойкость.

Но даже кадет военно-морского училища не мог бороться с законами природы.

К черту стрелы – они утонут, если останутся здесь.

Рамсон стал грести. Вверх, вверх. Но где находился верх? Голова шла кругом, а течения били все сильнее, бурлили яростней.

Это был свет? Ему нужен воздух. Необходимо понять, куда плыть. Пузыри – ему помогут пузыри. Они выведут его к поверхности. Но если он выдохнет хоть чуть-чуть воздуха, то быстрее утонет.

Борясь с тьмой, что застилала глаза, Рамсон открыл рот.

И пробил поверхность воды. В легкие ворвался холодный воздух, он сделал несколько глубоких благословенных глотков. Тяжело дыша, повернулся к Ане.

Ее голова болталась. Рот был приоткрыт, а глаза закрыты; он не понимал, дышит ли она.

Подавляя страх, Рамсон положил ее подбородок себе на плечо и поплыл к берегу.

Путь до берега был сам по себе трудным: река достигала более чем ста метров в ширину, и с каждым усилием берег, казалось, был все дальше и дальше. Рамсон плыл по течению и старался, чтобы голова Аны и его собственная оставались над водой.

Наконец он добрался до замерзшего берега, по снегу и грязи выволок Ану на сушу. Вдалеке, размером с ладонь, в тумане светился мост Катерьянны. Мышцы молили об отдыхе; так хорошо было бы прилечь на пару минут.

Но Рамсон повернулся к Ане. Когда он поднес палец к ее губам, его руки тряслись, и виной этому был не только холод.

Не дышит. Он этого и ожидал, но надежда превращает людей в глупцов.

Рамсон встал рядом с ней на колени, положил руки ей на грудь, одну на другую. И затем, задавая ритм, он начал надавливать. Раз, два, три, четыре…

Больше всего ему хотелось ударить кулаком по земле и закричать. Но Рамсон заставлял себя считать и поддерживать равномерный темп.

Пять, шесть, семь…

В его груди сжимался болезненный ком, одновременно и горячий, и холодный, грозящий разорвать его. Под его руками Ана оставалась неподвижной, глаза закрыты, а губы плотно сжаты.

Восемь, девять, десять.

Рамсон приблизил к ней свое лицо, приоткрыл ей рот. Один, два вдоха. Сквозь белый туман паники в голове начинал пробиваться жестокий голос логики, и он отчаянно пытался уловить движение ее грудной клетки.

Десять нажатий. Два вдоха. Десять нажатий. Два вдоха. Это было похоже на своеобразную молитву, монотонную песню, пробиравшую до самого нутра. Согнувшись пополам, Рамсон стоял на коленях, руки сложены перед ним. В этот раз он умолял. Он просил трех богов, тех самых, которых многие годы яростно ненавидел и в которых отказывался верить. Он молил кирилийских богов, которых не уважал за то, что они оставили империю. Он обращался ко всему и всем, кто готов был его услышать.