Ане стало немного легче, и она смахнула со щеки слезы тыльной стороной ладони.

Линн протянула руки.

– Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.

Линн открыла дверь избы и исчезла. Ана пошла за ней. Когда она вышла на улицу, от холода и открывшегося ей вида сперло дыхание.

Небо переливалось: подернутые дымкой синие полосы света меняли свою форму и колыхались, как тихие волны. Их мягкое свечение отражалось на темных верхушках деревьев северной тайги. Россыпи сияющих звезд напоминали серебряную пыль. Иногда волна могла схлынуть вниз и скрыться за очертаниями леса.

– Божественное сияние, – прошептала Ана. Она читала о нем в учебниках и даже пыталась увидеть его из окна своей спальни, вытягивая шею. Но стены дворца Сальскова были слишком высоки.

– Оно… прекрасно.

Линн схватила ее за руку и ткнула вдаль пальцем.

– Смотри.

Мимо них пронесся порыв ветра, и лес, казалось, что-то прошептал ему в ответ. У кромки деревьев поднялись снежные вихри, как будто их всколыхнули невидимые пальцы. Ана наблюдала, как один из круговоротов взметнулся в воздух, вращаясь все быстрее и быстрее, пока не приобрел форму оленя. На фоне божественного сияния призрачное снежное животное сделало шаг вперед.

– Ледяные духи, – прошептала Линн, спертым от волнения голосом.

При следующем порыве ветра взметенный в воздух снег превратился в бегущую лисицу. Потом они увидели скачущего зайца и парящего в переливающемся небе орла, который был как живой.

Завороженная, но слегка напуганная Ана сделала шаг назад.

– Линн, эти духи могут быть опасны.

Линн потрясла головой.

– Только некоторые из них. Когда я была у брокеров, они часто заставляли нас спать на улице в качестве наказания. Ледяные духи всегда оставались для меня хорошей компанией.

Она повернулась к Ане, и свет и снег отражались серебром в ее глазах. «Я хотела, чтобы ты это увидела, потому что я считаю, что во всем есть светлая и темная сторона, Ана. И мир не безнадежен, пока в нем существует добро».

Ана закрыла глаза. Благодаря тишине, сиянию и снегу все происходящее было похоже на сон, и она хотела, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась.

– Когда Рамсон пришел за тобой, ты могла бы стать свободной, не заключая с ним сделки. Почему ты поступила иначе?

Линн сложила руки вместе так, что между ее пальцами образовалось овальное отверстие.

– Действие и противодействие, – терпеливо ответила она. – Мой народ верит, что каждое действие влечет за собой противодействие. Инь и ян; солнце и луна; день и ночь. Рамсон спас меня, поэтому я спасла тебя.

Она так легко и уверенно об этом говорила, что, казалось, это было просто, как отличить черное от белого.

Ана обхватила себя руками. В абсолютной тишине они были единственными живыми существами, и из ее уст в облаке пара вырвалось признание.

– Мне страшно, Линн.

– Это хорошо, – Линн смотрела вдаль, где резвились ледяные духи, принимающие всевозможные формы под синим сиянием света богов. – Моя мама говорила мне, что страх помогает нам быть смелыми.

– Но от этого не легче.

Линн опустила глаза и улыбнулась.

– Хочешь, расскажу секрет?

Ана улыбалась ей в ответ.

– Конечно.

– Я тоже боюсь, – слова были тихими, как шепот ветра. – Но… у меня есть цель, которая пересиливает страх.

– Какая?

– Свобода.

Над головой в переливающемся синем светом небе парила тень ястреба. Его крик пронзил тишину ночи.

– Работорговцы украли мою свободу и мой голос. Они заставили меня поверить, что с этим ничего нельзя сделать. Что надежды нет.

Глаза Линн были закрыты. Она сделала вдох и подняла лицо навстречу мерцающему сиянию.

– Я так долго ждала, чтобы принять решение. На одного освобожденного аффинита, подобного мне, приходятся тысячи тех, кто остается в тени, продолжая быть заложником системы. Я для себя решила бороться за них. Что решила ты?

Хриплым голосом Ана ответила:

– Я решила бороться.

Глаза Линн открылись, и Ана готова была поклясться, что в них светились все звезды ночного неба.

– Хорошо. Теперь я хочу тебе кое-что показать.

Они вернулись в дом, и Линн передала Ане свиток пергамента.

– Я нашла это на рынке.

Ана развернула свиток, и мир вокруг обратился в пепел.

Это был портрет Луки. Он выглядел старше, чем год назад, – а может, так его увидел художник. У него был мужественный подбородок, и плечи как будто стали шире. Но одно оставалось неизменным – его сияющая, освещающая лицо улыбка. Он был изображен в серебряном плаще с меховой оторочкой и застежкой в виде тигра на шее. На голове у него, как влитая, возвышалась корона из белого золота.

Ана нежно провела рукой по его лицу, обводя его выпуклый подбородок и место, где должна быть ямочка. Художник не заметил этой детали. Она еще несколько секунд смотрела на брата, а потом прочла строчку золотого текста, выведенного ниже.

Ана стиснула зубы. По крайней мере об этом Тециев не соврал. Четыре дня – они должны успеть к вечеру, когда состоится коронация.

Она доберется туда или умрет, пытаясь туда добраться. Держись, Лука, подумала Ана. Я иду.

– Он очень красив, – вздохнула Линн, рассматривая влажный от снега портрет Луки. – Я всегда представляла себе императора Михайлова… ну… чудовищем.

От этих слов внутри Аны вспыхнула искорка злости.

– Почему?

– Я росла в Кемейре, и нам рассказывали об ужасах, творящихся в Кирилийской империи, о том, как там обращаются с аффинитами.

На лице девушки не было признаков враждебности. Нахмурив брови, она смотрела на портрет в глубокой задумчивости.

– А после того, как я приехала сюда, я узнала, как ваш народ воспринимает кемейранцев: как беспощадных, хладнокровных воинов. Наверное, пока мы считаем себя героями, другие видят в нас монстров.

Ана вспомнила кировский Винтрмахт и то, как смотрел на нее егерь. Как будто она была чудовищем.

– В кирилийских школах и учебниках об этом не говорят, но я знаю, что в других странах к аффинитам относятся иначе, – сказала она.

– Да, – подтвердила Линн. – В Кемейре нас назначают хранителями храмов. И мы используем данную нам богами силу родства, чтобы служить родине. Я оттачивала свою силу родства под руководством Мастеров Ветра, чтобы потом защищать мое королевство.