– Не, Серафимушка, не понимают, пни стоеросовые! – Сучок развёл руками. – Ты, друг сердешный, святой жизни человек, даже староста, вон, церковный, а в пении не понимаешь! До Артюхи нашего тебе в этом деле, как до Киева вприсядку!

– Какого такого Артюхи? Сопляка что ль михайловского? – Бурей пренебрежительно махнул рукой.

– Ты, Серафимушка, рукой-то не маши! – плотницкий старшина подбоченился. – Сопляк-то он сопляк, но по песенной части дока! У него и пень запоёт!

– Да ну! – обозный старшина сплюнул.

– Вот те и ну! – не унимался мастер, – Я тоже немного умею!

– Вот и покажь! – хохотнул Бурей.

– А и покажу! – Сучок обернулся к холопам. – Глядите сюда! На руки! Левые на левую, правые на правую! Руку вверх тяну – громче орать, вниз – тише орать, совсем опустил – замолкни! Поняли?

Буреевы холопы, исполнявшие роль хора, сбились в кучу, как овцы.

– Поняли?! – рявкнул в свою очередь Бурей.

Холопы судорожно закивали головами.

– Начали! – Сучок взмахнул руками.

Холопы, кто в лес, кто по дрова, но громко затянули:

– Лутчее! – авторитетно заявил Бурей. – Хотя всё одно, как бараны блеют, тьфу!

– Дык, тяжеловато им, Серафимушка, божественное! – Сучок выпятил грудь, защищая своих певцов. – Кто ж так сразу? Сначала чего попроще надо!

– А чего попроще-то? Пущай это учат, а то поп новый едет! Кто не выучит – пришибу! – Бурей погрозил певцам кулаком. – А пока давай для лёгкости ещё дерябнем, Кондраш?

– Давай! – радостно согласился Сучок.

Так репетиция прерывалась несколько раз. Сизые от холода и страха хористы начали издавать уж нечто совсем невразумительное.

– Хрр, Кондраш, совсем бараны! – Бурей сплюнул. – Бей их не бей – чурки стоеросовые!

– Не, Серафим, говорил я тебе – тяжело им спервоначалу эдакое божественное! – Сучок почесал плешь. – О! Вспомнил! Есть одна песня – в самый раз попа встречать! И простая!

– А ну, слушать Кондратия Епифановича, одры ненадобные, в зад вас и перед! – обозный старшина скорчил совершенно зверскую рожу. – Кто не выучит – ртом у меня срать будет!

– Серафимушка, ты охолонь, – Сучок положил руку на плечо друга. – Ну, на кой они мне нужны, по шею обклавшиеся? Так в них божественное не влезет!

– Ладно, делай как знаешь! – Бурей махнул рукой.

– Значится так, голуби, – рожа Сучка так и лучилась приветливостью, – повторяйте за мной: «Отец Макарий на кобыле ехал карей…»

Новая песня холопам понравилась. По крайней мере, слова они разучили быстро.

– Ладно, теперь петь будем! – Сучок подмигнул сначала Бурею, а потом певцам.

– Погодь, Кондраш, – Бурей жестом остановил товарища. – Понял я, чего у тебя не до конца выходит!

– Да вроде до конца! – слегка обиделся Сучок. – В нужнике не засиживаюсь!

– Не, я про песню! – Мотнул головой Бурей. – Они ж половина не видят тебя ни хрена, вот и орут как попало!

– Верно! Повыше кудыть надо, – согласился Сучок. – А куда?

– А вон на курятник! – Бурей указал рукой на невзрачную халабуду, прилепившуюся к тыну. – Я спервоначалу сам влезу, а потом тебя втяну!

Обозный старшина подошел к курятнику и попытался забраться на крышу. Тщетно. Подлые руки и ноги что-то не очень желали возносить хозяина.

– Едут, едут! – раздалось из-за забора. – Михайловские! И обоз с ними! Громадный!

– А ну подсадите, обалдуи! – рыкнул Бурей.

Три холопа метнулись к курятнику, почтительно подхватили хозяина за задницу и перевалили на крышу.

– Теперь Кондратий Епифаныча! – распорядился сверху Бурей.

Те же холопы схватили Сучка в охапку, подтащили к курятнику, приподняли, а обозный старшина ухватил друга за шиворот и втянул на верх.

– Твою мать! – Бурей вытянул руку в направлении ворот. – К самому селу подъехали! Не успеем встретить! Давай, Кондраш!

Сучок взмахнул руками. Хористы загорланили кто «Тебе Бога хвалим», кто «Отец Макарий».

– Стой! – вопль Сучка перекрыл гомон ратнинцев сбегающихся к воротам. – Про Макария, етит вас долотом! На меня смотреть!

– Начали, в рот вам дышло! – рявкнул Бурей, увидев, что из проушин уже вынимают воротный брус.