Однако достоинства часто бывают продолжением недостатков, как и наоборот: мастер сумел воспользоваться тем, что его закрутил медвежий удар Андрея, и атаковал сам. Тут уж Немому пришлось отпрыгивать, разрывая дистанцию…

Так продолжалось, как показалось Сучку, целую вечность, но чему быть, того не миновать – бубен вдруг резко смолк. Сучок, будто очнувшись ото сна, увидел, что стоит одной ногой за пределами круга.

«Эхма, не свезло! И как только половцы до медведя эдакого добрались? Он же мечом своим неподъёмным машет, что твоя птица крыльями! Ну, делать нечего…»

Плотницкий старшина низко поклонился победителю. Андрей в ответ поклонился столь же низко. Сучок склонил голову ещё раз и, еле волоча ноги, вышел из круга – силы вдруг оставили мастера.

«Да… Теперь-то Немой меня, как кутенка за шкирку не потащит… Не потому что не сладит, а равным признал… Ну так и я бы теперь с ним так шутить не стал – ведь я его за недоумка тогда держал, навроде Простыни покойного… Дурень… И как в голову тогда пришло? Воин он! Хоть и увечный».

– Ну, ты и хорош, Кондрат! – уважительно сказал Сучку Филимон, подавая тулупчик. – Столько против Андрюхи продержался, да ещё и плясать его заставил. Где выучился? С топором так и Фаддей Чума не умеет.

– Батька кой-чему учил, а остальное сам как-то. – Тяжёлая истома никак не желала отпускать плотницкого старшину.

– Сам, говоришь? – Филимон огладил бороду. – Значит, учить будешь тех, кто сам допереть не сподобился.

– Угу, – вяло согласился Сучок.

Поединки меж тем шли своим чередом – в кругу уже показывали умения Нил с Прокопом – топор против кистеня. Вот так, раз за разом, меж собой сошлись все, но кровь так и не пролилась. Бубен смолк окончательно. Все поединщики выстроились по краю круга и поклонились ему. Филимон взял у одного из плотников факел, поднял его к небу и произнёс:

– Зрите, братья, есть здесь на земле кому на ваше место встать, и будет так вовеки! Нечем вам будет упрекнуть нас при встрече, клянёмся в том!

– Клянёмся! – повторили поединщики, а за ними и все остальные.

Филимон поклонился восходу, загасил факел, надел шапку и ни слова не говоря, двинулся к трапезной. За ним потянулись и остальные.

В горнице наставник велел всем наполнить чары и просто сказал:

– Вот теперь и на помин души выпить можно! Упокой, Господи, души воинов Петра, Виктора, Пахома и Алексия, живот свой на брани положивших!

Все молча выпили.

* * *

Утром Сучок проснулся от жуткого желания дышать, однако не тут-то было! У соплей, что оккупировали не только нос раба божьего Кондратия, но и все прилегающие к нему окрестности, имелось на этот счёт иное мнение…

Хватая ртом воздух, плотницкий старшина выскочил в сени и яростно высморкался с моста, с облегчением вздохнул полной грудью раз, другой… Третьего не получилось. Вместо вдоха вышел глоток. Сучок откашлялся, сплюнул, матюгнулся, вытерся рукавом и поплёлся обратно в горницу.

В горнице плотника встретил едва продравший глаза Бурей.

– Хрр, ты чаво, Кондрат? – Обозный старшина зевнул с риском порвать себе рот. – Скачешь тут ни свет ни заря?

– Простыл! – прогнусавил Сучок. – Сопли ручьём, зараза!

– Дык, лечиться надо! – прогудел Бурей. – От этого баня первое дело! А потом вмазать! Или сначала вмазать, а потом баня. Но вмазать всё равно надо!

– Ы? – Кондрат мучительно шарил глазами по горнице, ища, во что бы высморкаться – не на пол же в избе, в самом деле.

– Так значит, – обозный старшина твёрдо взял в свои руки руководство лечением. – Сейчас причастимся, простимся тут со всеми да в Ратное двинем. Я к сегодняшнему вечеру велел баню истопить. Опосля бани я тя, Кондраш, как следует лечить стану.

– Угу, – гнусаво согласился Сучок и опять выскочил в сени – сморкаться.

Пока плотницкий старшина страдал в сенях, Бурей развил кипучую деятельность, а именно добыл выпивку, закуску и относительно чистую тряпицу для дружка сердешного. У Сучка от признательности аж слеза навернулась:

– Спасибо тебе, Серафимушка, что б я без тебя делал, а? Ну, будем здравы!

Друзья опрокинули по чарке, потом по второй…

– Хорош! – велел Бурей. – Лечение, оно порядка требует!

Так и пошло по порядку: простились с Сучковыми артельными – приняли по маленькой, простились с наставниками – тоже не обошлось, Плава за стол усадила – сначала изругала, что прямо с утра начали, а потом и сама налила. Словом, к тому моменту, когда Бурей для облегчения душевного слегка побил несчастного Буську за то, что медленно запрягает, самочувствие у плотницкого старшины несколько улучшилось.

«А жить-то, Кондрат, всё же хорошо! Полегчало у меня на душе, ей-ей полегчало! Друзей не воротишь, это верно, но хоть проводили их по-людски… И бабам с детишками их в глаза смотреть тоже не мёд… Но всё равно жить теперь будем. Как люди!»

С такими мыслями Сучок отбыл в Ратное.

Бурей своё обещание сдержал и, как только прибыли в село, приступил к лечению с присущей ему мрачной основательностью. Перво-наперво дал разгон холопам, чтобы не расслаблялись, во вторую очередь развернул пришедшую за Кондратием Алёну: «Не видишь, простыл твой Кондрат, а у тебя баня не топлена! Сам полечу, всю сотню лечил и с ним справлюсь, давай отсюда, баба!», а в третью велел накрывать на стол.

Уже стемнело, когда из бани раздались вопли беспощадно истязаемого, то есть крепко паримого Сучка и довольный рык Бурея. Если бы кто-нибудь осмелился прокрасться на Буреево подворье и подслушать, то смог бы разобрать Сучковы стенания: «Хватит пару, ирод – на заду волосья трещат и кучерявятся!» и Буреевы отповеди в такт ударам веника: «Хрен с ним, с задом! Спереду не прижарилось? Ну и не ёрзай, хвороба!»

Домой в тот день Кондрат не попал. Алёна вышла было на крыльцо, но, услышав несущуюся с соседского подворья разухабистую песню, только махнула рукой и вернулась в дом.

Но это, как выяснилось, была только прелюдия. Основное действо развернулось утром или, скорее, днём. Сначала с Буреева подворья раздалось хриплое пение хозяина и гостя, потом шум спора, потом хлопнула дверь, затем рык Бурея и, наконец, нестройный хор дрожащих холопских голосов, пытающихся тянуть «Тебе Бога хвалим».

Такое богоугодное занятие обозный старшина затеял не просто от скуки – еще вчера по приезде узнали, что в селе ждут возвращения из похода Младшей стражи, а с ними, как доложил посыльный, прибывает новый поп, присланный из Турова взамен погибшего при нападении ляхов отца Михаила.

Ратнинские кумушки не знали, как им быть: то ли бежать смотреть, что там творится у Бурея, то ли проследить, зачем обормоты Корнеева примака Лёхи Рудного, оружные да с луками, прячутся по крышам. Бурей победил – зрелище, им предоставляемое, было куда более громким, ярким и неприличным.