– Большая.

– С вас сорок злотых и семьдесят грошей.

Гральчик достал из кошелька помятые банкноты, протянул их кассирше, а потом оперся о столешницу и огляделся вокруг. Двое парнишек, сидевших за столиком у окна, казались странно обеспокоенными его присутствием. Может, потому что пили пиво. А в фастфуд на выезде из Варшавы мало кто приходит пешком.

Зашипели автоматические двери, раздался чей-то тяжелый топот. Рядовой Гральчик обернулся. Это был Ярек, его напарник. Бледный как полотно.

– Радек! – крикнул он. – Поехали!

– Но я еще жду крылышки…

– Забей на крылышки! Живо!

Радослав Гральчик запрыгнул в патрульную машину.

Профессор Веслава Мачек привыкла к шуму. Во-первых, она жила на улице Жвирки и Вигуры, напротив Мавзолея советских солдат, то есть на главной дороге в аэропорт, по которой всегда, в любое время суток, сновали такси. Во-вторых, ее муж, Гжегож, ужасно храпел: как трактор, едущий по брусчатке, как ржавая бензопила, вгрызающаяся в столетний дуб, как измельчитель пищевых отходов, в который упала вилка, как… За долгие бессонные ночи она придумала множество подобных сравнений. Конечно, супруги пытались с этим бороться: покупали специальные подушки, эфирные масла, Гжегож даже сделал операцию на носовой перегородке, правда, она не принесла ожидаемого результата. Вечно уставшая Веслава вставляла беруши, принимала успокоительные препараты, по вечерам пила ужасно горькие настои ромашки – все впустую: она не могла спать и точка. Несколько раз, в порыве отчаяния, она брала свое одеяло и укладывалась спать в ванной, но и туда, увы, доносился мощный храп Гжегожа. А потом, неизвестно когда и как, она просто перестала его слышать. Гжегож уверял, что все дело в том, что с возрастом она сама начала храпеть, но Веслава прекрасно знала, что такого быть не может.

Но даже профессор Веслава Мачек, умеющая сладко спать под шум выше ста децибел, подскочила с кровати в двадцать два сорок пять. Сирены. Она подбежала к окну. По улице мчались полицейские автомобили: один, другой, третий. Вдали слышался стрекот вертолета.

– Гжегож! – крикнула Веслава, включая свет. – Гжегож, вставай!

Прокурор Цезарий Бобжицкий послушно выполнял упражнения, которые врачи рекомендуют тем, кто путешествует на самолете. Каждый час он вставал, прохаживался по проходу, вращал запястьями, тянулся вверх и в стороны, чем улучшал кровоснабжение не только у себя, но и у сидящих рядом пассажиров.

Он как раз переходил к упражнениям для нижней части тела (сядьте, выпрямите ногу, сделайте пять вращений одной стопой, пять другой), как вдруг заметил, что самолетик на экране с маршрутом внезапно повернул на запад. По самолету пробежал удивленный шепот. Стюардессы улыбались пассажирам широчайшей улыбкой, что в теории должно были действовать успокаивающе (не волнуйтесь, наверняка это стандартная процедура), но тем самым лишь усиливали тревожность.

– Уважаемые пассажиры, говорит капитан корабля, – раздался голос из динамиков. – Из-за технических проблем в аэропорту имени Шопена в Варшаве нам придется совершить посадку в другом месте. Нас примет аэропорт в Лодзи. В связи с этим наш полет продлится на двадцать минут дольше. Благодарю за внимание. Ladies and gentlemen, this is captain speaking…

Цезарий Бобжицкий поднял бровь. Его прокурорское ухо тонко чувствовало фальшь. Что бы ни происходило в аэропорту имени Шопена, это точно были не технические проблемы.

Янек Тран переключил скорость на повышенную, привстал на педалях. Левой, правой, левой, правой, быстрее, быстрее, быстрее, по лбу у него струился пот, в легких покалывало, велотренажер качался из стороны в сторону. В наушниках на полную громкость играл Judas Priest: “Invader, invader nearby, invader, invader is nigh…”[68]

Несмотря на поздний час, в спортзале было много людей: велотренажеры по обе стороны от него были заняты, перед зеркалом пыжился какой-то тип в чересчур коротких шортах, уголком глаза Янек видел, как поднимается и опускается штанга. “В принципе ничего удивительного”, – подумал он, глотнув ярко-желтого изотоника. Тренажерный зал находился прямо на кольцевой развязке ООН, по соседству располагались бесчисленные консалтинговые фирмы, банки, юридические конторы. Парни наверняка только вышли с работы.

Янек взглянул на экран велотренажера. Он проехал пятьдесят километров, сжег триста с лишним калорий. “Так, – подумал он, сжимая руль, – придется еще немного попотеть в наказание за всю ту дрянь, что я сожрал за последний месяц”. Схема всегда была одна и та же. Когда Янек работал над чем-то важным, он попадал в колею: не спал, ел что попало, вливал в себя кофе литрами. А потом наступало отрезвление (обычно когда он не мог застегнуть на животе штаны), и Янека бросало в другую крайность: он дневал и ночевал в спортзале, голодал, словно профессиональный прыгун с трамплина. И так до следующего раза. Он опустил голову, поднажал. Последние несколько километров, потом гребной эргометр. “This is the first of more to come in carefully planned attacks, – пел в наушниках Роб Хэлфорд, – if it is so we must prepare defenses to fight back…”[69]

Янек проехал свои шестьдесят километров, спрыгнул с сиденья и вытер лицо полотенцем. И вдруг осознал, что он остался один. Тренажеры рядом были пусты, куда-то подевался тип в коротких шортиках, штанга валялась на полу. Он обернулся. Все столпились возле телевизора. Внизу экрана бежала желтая полоса. Янек прищурился, но никак не мог разобрать буквы. Пришлось вынуть наушники из ушей.

– Мы пока не знаем, чего требует угонщик, более того, нам не известна его личность, – произнесла ведущая новостей. – Полиция подтвердила только то, что на борту самолета находятся семьдесят три пассажира и начались переговоры по их освобождению…

Тук-тук-тук.

Ну конечно, подумала Юлита, садясь на кровати, Пётрек снова забыл ключи. А ведь говорила она ему, всегда клади их в одно и то же место, рядом с дверью, тогда не забудешь, а если оставляешь ключи в карманах, то ничего удивительного, что…

Тук-тук-тук.

– Да иду я, иду! – крикнула она, пытаясь нащупать выключатель. – Немного терпения для инвалида!

Она подняла костыли и поковыляла в сторону двери. Отодвинула задвижку, внутрь хлынул яркий свет коридорных лампочек. Она зажмурилась. И только секунду спустя поняла, что это не Пётрек. Перед ней стояли двое полицейских. Рослые, коротко стриженные, с квадратными челюстями. На гаишников не похожи.

– Юлита Вуйчицкая? – спросил один из них.

– Да, это я…

– Вам придется проехать с нами.

– Что? – она откинула волосы с лица, взглянула на часы. Десять минут первого ночи. Семнадцатое ноября. Fuck. – Но куда?

– В аэропорт Шопена.

– Но… Зачем?

– Кое-кто хочет с вами поговорить, – ответил полицейский, а его тон не оставлял сомнений в том, что это последний вопрос, на который он собирается отвечать. – Причем срочно.

Впервые за очень долгое время Юлита забыла взять с собой