— Он убьет ее, — проговорила Херд.

— Кто убьет? — спросила Хоббс.

— Император, — тихо ответила пленница. — ВашИмператор боится, что она знает тайну. Но она не знает.

— Рикс, — сказал капитан Зай, — ни слова отайнах.

— Позвольте мне увидеть ее, — умоляюще произнеслапленница и попыталась подняться с пола.

Но эта попытка оказалась слишком непосильной, и риксопустила голову на пол.

— У меня есть четкий приказ, — сказал Зай. —Никого не подпускать к Ране Хартер.

Он отвернулся от пленницы и выбрался из камеры. Хоббс ещенесколько секунд смотрела на инопланетянку. Она искала в ее глазах правдивость— ведь в глазах обычного человека непременно должна была отразиться правда. Нонет, лицо рикса снова стало жестким, отстраненным. Она снова превратилась вкакое-то существо, не имеющее отношения к млекопитающим, — твердое иупрямое, как черепаха.

Хоббс дала знак Бассирицу, чтобы тот помог Посвященной выйтииз камеры. Но что так повлияло на старуху-политика? Хоббс знала о том, что хулана Императора для наиболее круто «обработанных» членов Аппарата болезненна, чтоэто больно даже для выходцев из «серых» семейств — таких, как капитан Зай, ивсе же она ни разу в жизни не видела, чтобы из-за каких-то слов человек вдругрухнул на колени.

Хоббс вышла из камеры следом за Заем. Она гадала, как быть.Дверь камеры крепко-накрепко заперли, и стена стала совершенно гладкой,непроницаемой, как камень.

По пути к командному отсеку Зай вдруг сказал:

— Рана Хартер.

— Сэр?

— Я насчет приказа содержать ее в изоляции. На самомделе я такого приказа в глаза не видел. Чтобы почтенную мертвую держали какпленницу — это очень странно.

Когда Зай произносил эти слова, голос у него дрожал. Хоббсзнала, что воскрешение Хартер, с точки зрения традиции, вызывало, мягко говоря,большие сомнения. Порой политики применяли симбиант из тактических соображений— чтобы допросить изменника или вернуть к жизни представителя местной власти,убитого повстанцами. Между тем официально считалось, что все воскрешенныемертвые почтенны. И поэтому, вероятно, ваданскую душу Зая ранило сознание того,что на его корабле воскрешенная мертвая содержится под арестом.

— Похоже, есть какие-то секреты, которые от насскрывают, а, Хоббс?

— Почти наверняка есть, сэр, — отозвалась она. Онвдруг резко остановился и развернулся к ней.

— А вы как думаете, нужно ли нам оружие противИмператора, Хоббс?

Она понимала, что любой ответ, кроме строго отрицательного,прозвучит как измена, но солгать не смогла.

— Не знаю, сэр.

Она полуприкрыла глаза и напряглась как ребенок, которыйожидает, что ему сейчас влепят подзатыльник.

Но капитан Зай сказал:

— Вот и я не знаю, Хоббс. Вот и я не знаю.

С этими словами он отвернулся, и они вошли в командныйотсек.

СЕНАТОР

Сад изменился.

Вдоль дорожки, ведущей к центру сада, по-прежнемувозвышались песчаные барханы, но скорпионов на них теперь не было, их заменилипустынные цветы. Множество фонтанов, как прежде, замысловато играли струямиводы. Источники «прелестной» гравитации заставляли воду причудливо изгибаться,и вдобавок сегодня фонтаны фосфоресцировали и капли походили на искоркифейерверков. Те несимпатичные лианы, которые так не понравились Наре в прошлыйраз, исчезли. Теперь вдоль вьющейся по спирали дорожки стояли ряды тюльпанов. Лиловыеи черные, их лепестки были расчерчены тонкими красными полосками. Причинойпоявления этих полосок, насколько помнила Рана, явился какой-то вирус.

Но тюльпаны все равно были необыкновенно хороши.

Сенатор Оксам шла по дорожке и гадала, не переустраиваетсяли в Императорском саду абсолютно все каждую неделю. А может быть, эти переменыв сторону большей легкости и нежности явились реакцией на войну и были призваныисцелять монарха от его тревог. По крайней мере, самой Наре короткая прогулкапо саду на этот раз показалась не такой пугающей.

Оксам покачала головой, осознав, что на ее собственноенастроение на самом деле никак не повлияли ни прекрасные цветы, ни искрящаясявода. Просто теперь ее не столь угнетала имперская мистика.

Мертвец ожидал ее в самом центре сада.

— Советник, — приветствовал он ее.

— Добрый день, сир.

— Прошу садиться, сенатор Оксам.

Оксам опустилась в парящее в воздухе кресло. Кресло, похоже,вспомнило ее и приспособилось к форме ее тела намного быстрее, чем тогда, когдасенатор впервые явилась в Алмазный Дворец.

Странно было снова встретиться с монархом вне стен палатызаседаний военного совета. Четко уравновешенное напряжение между членами этойгруппы людей было уже таким знакомым, спектр их эмоциональных реакций —настолько предсказуемым. Оксам стало немного не по себе. Вероятно, именнопоэтому Император и приказал произвести изменения в саду — чтобы сбить гостью столку. На колени к Оксам вспрыгнула кот и напугал ее. Зверек былсеро-пепельного цвета, с абрикосово-оранжевой маской на мордочке и белымилапками. Оксам провела рукой по спине кота и почувствовала кончиками пальцевзубцы симбианта. Ей стало неприятно, но она сдержалась.

— Как его зовут, сир? — спросила она.

— Александр.

— Значит, он мечтает о завоевании новых миров.

Император едва заметно улыбнулся.

— Возможно.

Нара без труда видела чувства воскрешенного мертвеца.Волнение, приправленное уверенностью человека, имевшего на уме хорошопродуманный план. Свой браслет с противоэмпатическим лекарством Оксамотрегулировала так, что в ее кровь сейчас поступало очень мало препарата, и этобыло опасно, но здесь, вдали от городских толп, она чувствовала себя уверенно,а ее эмпатическая чувствительность была на высоте. Она помнила опредостережениях Роджера Найлза и решила сегодня не совершать ошибок.

— Чем я обязана такой чести, ваше величество? Императорнаклонился и вытащил из-под кресла небольшой человеческий череп и повернул еготак, что пустые глазницы уставились на Оксам.

Оксам едва заметно напряглась, а пушистый стервец у нее наколенях выдал ее реакцию — кот недовольно вытаращил глаза и выпустил когти.

— Простите меня, сенатор, — извинился монарх.

— Я — ваша слуга, ваше величество.

Оксам тайком поддела кота кончиком ногтя, но он в ответзамурлыкал.

Она стала рассматривать череп. Сначала ей показалось, что онпринадлежал ребенку, но скулы выступали вперед от надбровных костей, да еще изубы торчали неровно, некрасиво, что было характерно для глубокой древности,когда еще не была развита технология коррекции прикуса. Если учесть вдобавок ито, насколько покатой была лобная кость, то можно было предположить, что этотчереп принадлежал какому-то взрослому древнему человеку очень маленького роста.