— Зачем вы мне все рассказали? — все-таки задала явопрос. — Могли бы обойтись заверениями, что вас обвинили ложно.

— А вы не догадываетесь? — усмехнулся он.

— Нет, — покачала я головой, хотя, конечно,догадывалась.

— Чтобы вы знали обо мне правду. Довольно глупоежелание, если учесть, что теперь я вас потеряю.

— Мне звонил Мухин, — резко сменила я тему, отводяот него взгляд. — Проявил заботу, открыл мне глаза… Вы правы, это егопарни были на кладбище. Он предложил купить у меня кинжал.

— И что вы ответили?

— Что кинжал в прокуратуре и он не настоящий. Вам некажется, что мы в тупике? И доказать ничего не сможем, и скорее всего ничего ненайдем. По крайней мере, у меня нет идей, как поступить дальше. — Яподнялась и направилась к двери, а он, понаблюдав за мной, спросил:

— Есть что-то еще? Что-то, чего я не знаю?

— Да, — кивнула я. — Но для начала я быхотела поговорить с бабушкой. Завтра утром.

Я уже открыла дверь, когда он позвал меня:

— Ярослава… — Я обернулась, а он сказал:

— Спасибо.

Войдя в свою комнату, я зарылась лицом в подушку и заревела,стискивая рот, боясь, что Прохоров услышит. Мне было нестерпимо жаль его ивместе с тем было страшно. И я подумала: как было бы хорошо, не знай я ничего онем. Но тут же другое: как хорошо, что знаю. В общем, я окончательнозапуталась, и то вновь начинала реветь, то вытирала слезы и называла себядурой. Потом вдруг подумала: каково ему сейчас? О чем думает он? И как мывстретимся завтра, и что я ему скажу…

Утром Прохоров готовил завтрак, когда я появилась в кухне.Как всегда, элегантный и насмешливо вежливый. Но теперь я знала, что скрываетсяза его маской, и на мгновение почувствовала себя неуютно. Он взглянул на меня ипокачал головой:

— Кажется, я взвалил на твои плечи непосильную ношу.

— Справлюсь, — буркнула я.

— Не спала всю ночь?

— Что, скверно выгляжу? — Я потерла лицо ивздохнула.

— Глаза усталые, — пожал он плечами, — а такничего. Если тебе действует на нервы моя болтовня, могу заткнуться.

— Болтай на здоровье.

— Ты хотела поговорить с бабушкой. Это имеет отношениек нашему делу?

— Не знаю. Слишком много всего произошло, и я совсемзапуталась. Твой закон семи срабатывает, и меня несет черт знает куда.

— Всегда есть шанс все изменить. У тебя он тоже есть.

— Серьезно? — скривилась я.

— Конечно. Забудь эту историю. Впрочем, не получится.Ведь кто-то считает, что кинжал у тебя.

— Мухин?

— Вряд ли только он.

— У меня такое чувство, что, несмотря на твою недавнююоткровенность, ты по-прежнему многое скрываешь.

Он посмотрел очень внимательно и кивнул, а я разозлилась:

— Не слишком ли много загадок для одного человека?

Бабуля, взглянув на нас, недовольно нахмурилась.

— Так я и знала. Ты крутишь роман с этим парнем, и тебяуже разыскивает милиция. Я ведь говорила, что с таким одна дорога: на каторгу.

Прохоров ее заявление принял стоически, то есть просто стояли смотрел в пространство, как будто речь шла не о нем. А я попеняла бабке:

— Что ты болтаешь? Какая каторга?

— Тебя искали. Мне с утра звонил какой-то ВалерийПавлович.

— Валера? Это, должно быть, из-за квартиры. Бабуля, мненадо с тобой поговорить. Серьезно.

— Значит, все-таки что-то случилось? —насторожилась она. Потом вдруг вспомнила о гостеприимстве и вознамериласьнапоить нас чаем.

Оставив Прохорова в кухне, я увлекла бабулю в ее комнату,предпочитая разговор без свидетелей.

— Чего ты от меня хочешь? — недовольно спросилаона.

— Расскажи мне про родственника в Канаде.

Лицо у бабушки вытянулось.

— Сейчас?

— Да.

— С какой стати? Я о нем ничего не знаю.

— Но он действительно существовал, или ты его выдумала?

Пряча от меня взгляд, она села на диван.

— Что за странные мысли? — произнесла тихо, и ееголос сказал мне больше, чем слова.

— Ответь, пожалуйста, правду. Он действительносуществовал? И эти деньги…

Я почти пожалела о своем вопросе, так изменилось ее лицо.Она была напугана, нет, хуже — буквально раздавлена.

— Славик…

— Просто скажи мне правду, — попросила я, Онамолчала, по-прежнему пряча взгляд. Может быть, надеялась, что говорить ничегоне придется, что я вдруг отступлю… Я ждала, и она наконец заговорила:

— Деньги стали приходить пять лет назад. Я понятия неимела, откуда. Оттого и боялась. Боялась, что это кровавые деньги, плата засмерть твоего отца. Но потом подумала, что убийцы не бывают стольсентиментальны, им плевать… — Она судорожно вздохнула и посмотрела на меня.

— Ты так и не узнала? — Она покачалаголовой. — Бабушка, — позвала я и вдруг решилась:

— Ты ведь не думаешь, что он жив?

— Нет, — торопливо ответила она и повторилаиспуганно:

— Нет. Твой отец никогда бы так не поступил с нами.Никогда. Прости нас… Твоя мать хотела как лучше. Я тоже хотела, но… Надо былосказать правду. Ты ведь простишь свою глупую бабку?

Я обняла ее, и мы долго сидели рядом, слушая, как тикаютчасы.

По молчаливому уговору, мы остались обедать у бабушки.Заметно успокоившись, она сказала:

— Позвони в милицию. Не хватало только, чтобы тебяобъявили в розыск, — и одарила Прохорова таким взглядом, словно он былвиноват во всех предполагаемых бедах.

Я набрала номер телефона Валеры и услышала:

— Славик, хорошо, что позвонила. Не могу тебя отыскать.

— А что случилось?

— Давай ко мне, объясню на месте. Приезжай часикам ктрем, хорошо?

— Хорошо. Ты хоть скажи, в чем дело?