этих настроений: низы долго ждать не могли. Высший Монархический Совет желал найти выход из создавшегося положения через возглавление монархического движения Великим Князем Николаем Николаевичем.

Для того, чтобы придать этому акту торжественный характер и повлиять на Великого Князя, упорно не желавшего вообще выступать, решено было использовать день 27 июля – тезоименитства Великого Князя – как могучую церковно-политическую манифестацию. Все русские люди приглашались в этот день принять участие в торжественных молебствиях и обратиться к Великому Князю с мольбой о возглавлении.

Демонстрации совершились, не поколебав решимости Великого Князя остаться в стороне от политической работы. Но вся шумиха, связанная с этим делом, и вся подготовка к этим манифестациям побудили Великого Князя Кирилла Владимировича напомнить о своих правах, на основании закона о престолонаследии и, как раз накануне, 26 июля 1922 г., выпустить акт, объявляющий о возложении на себя «блюстительства российского престола». В этом акте, подписанном в Saint-Briac, Великий Князь Кирилл Владимирович говорит: «До того времени, когда Изволением Господним и на счастье возрожденной Родины нашей, Законный Государь возьмет нас под благостную десницу Свою, Русские люди не могут оставаться более без Возглавителя… Посему и за отсутствием сведений о спасении Великого Князя Михаила Александровича, Я, как Старший, в порядке Престолонаследия, Член Императорского Дома, считаю своим долгом взять на Себя возглавление Русских освободительных усилий в качестве Блюстителя Государева Престола».

Положение «организованного монархизма» создавалось весьма тяжкое.

Провозгласив принцип «монархии», Рейхенгалльский Съезд не остановился на этом, но уточнил этот принцип провозглашением права на престол Дома Романовых, в свою очередь сузив это право «законным» государем. Совершенно было бы нелепо, говоря о будущем монархе, пропагандировать «незаконного монарха»; очевидно, упоминание о «законности» стояло в тесной связи с основными законами Империи; вне этих законов, домогательства отдельных особ Императорской Фамилии должны были бы почитаться попытками узурпации власти, а лиц, не принадлежащих к ней, – вредным «бонапартизмом».

Однако, несмотря на это, первая же попытка осуществить идеи Рейхенгалльского Съезда в чистом их виде вызвала в Высшем Монархическом Совете резкую оппозицию: монархическое чувство, не могущее простить Вел. Князю Кириллу Владимировичу его революционных выступлений 1917 г., протестовало против осуществления его прав, хотя бы в форме «блюстительства». Скрытое намерение видеть «блюстителем престола» Великого Князя Николая Николаевича разбивалось теперь не только о его непреклонную волю – возглавить народное движение тогда, когда придет для этого час, но и о формальные затруднения, спорить против которых было очень трудно, не подрывая монархического принципа и, тем более, духа Рейхенгалльского Съезда.

Во всяком случае в рядах монархических групп намечался глубокий раскол, ибо апеллировать к «нецелесообразности» акта, или к «неприемлемости» лица – значило нарушать все то, что только что усиленно проповедовалось, и «монархический принцип» заменять «волеизъявлением», или личным произволом.

* * *

Опубликование акта Великого Князя Кирилла Владимировича по каким-то причинам задержалось. Первая заметка об этом появилась в газете «Temps» от 9 августа 1922 г., где указывалось о принятом Великим Князем решении и говорилось, что «он обращается к благородным стремлениям великого народа, раздавленного чудовищным рабством. Он хочет, чтобы мощный голос этого народа нашел бы отражение в решениях Земского Собора и чтобы просветленная Европа с радостью ожидала воскресения России». А через два дня из Dinard’a Главнокомандующий получил следующую телеграмму:

«Генералу барону Врангелю. Сремские Карловцы. Я, как Блюститель Государева Престола, неизменно рассчитываю на Ваше творческое сотрудничество и единодушие в великом деле спасения России. Высылаю манифест. Уважающий Вас Кирилл».

В официальном сообщении начальника штаба Главнокомандующего от 15 августа 1922 г. все части были оповещены о происшедшем заседании старших начальников в связи с обращением Великого Князя[30]. Позиция генерала Врангеля определялась следующими словами: «Главнокомандующий твердо решил сделать все, чтобы армия не была вовлечена в политическую борьбу; для ответа он ждет объявленного манифеста и, в зависимости от дальнейших шагов Великого Князя, оставляет за собою свободу действий». «В заключение, – говорилось в сообщении, – Главнокомандующий просил присутствовавших на совещании откровенно высказаться по затронутым вопросам; единодушие всех лишний раз показало полное единомыслие и совершенно одинаковое понимание обстановки и вытекающих из нее решений».

* * *

Отношение частей и в особенности офицерских союзов было далеко не так единодушно.

До слуха армии впервые за все время революции долетал голос члена Императорского Дома. В особом обращении к армии Великий Князь Кирилл Владимирович говорил, между прочим: «Молю Бога о том, чтобы, просьбе Моей вняв, верховное главнокомандование над Русской армией принял Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевич; а до тех пор надлежащие указания будут ей преподаны Мною, при участии испытанных и доблестных военачальников, уже заслуживших благодарность России».

Эти слова произвели особое впечатление не только в рядах чистых «легитимистов», но и в рядах, находившихся под влиянием Высшего Монархического Совета. Только что перед этим была развита энергичная агитация за «возглавление» Великого Князя Николая Николаевича; причем, «возглавление» это понималось в военных кругах не как «блюстительство», но как принятие Великим Князем Николаем Николаевичем Верховного Командования.

Обращение Великого Князя Кирилла Владимировича прямо указывало на это; слова «молю Бога» и пр. не могли допустить мысли, что акт этот издан без ведома и согласия Великого Князя Николая Николаевича. Значит, в среде Императорской Фамилии наступило полное согласие – и военным начальникам, которым «преподаны надлежащие указания», оставалось только повиноваться.

Настроение монархических групп прекрасно охарактеризовано в одном из донесений военного представителя в Константинополе. «Среди низов господствовала искренняя радость, что кто-то из членов Семьи решился возглавить монархическое движение, и полная готовность безусловно и безоговорочно следовать за этим лицом. Среди верхов – убеждение, что манифест не мог быть выпущен без предварительной подготовки и соглашения как с монархическими кругами, так и с иностранной властью, – и в связи с этим готовились также следовать за ним».

Более осведомленные монархические верхи были в полной растерянности: им было известно отсутствие соглашения и с монархическими кругами и с иностранной властью. Им было известно еще больше: отсутствие соглашения в царской семье и упоминание имени Великого Князя Николая Николаевича вопреки его воле.

Все это должно было выявиться. Надо было удержать монархистов от раскола; выступать же против «Блюстителя» было невозможно для лиц, связавших себя лозунгом «За Веру, Царя и Отечество». Вот почему ответ генерала Врангеля, свободного от этого лозунга, был встречен ими с внутренним удовлетворением и не вызвал тех нападок, которые были бы неизбежны в иных условиях.

Генерал Врангель ответил Великому Князю следующим письмом:

«Телеграмма Вашего Императорского Высочества мною получена, и я приношу всепреданнейшую благодарность за оказанное мне внимание»… «Я, как и громадное